Анна Райс (Anne Rice) - Xроники Вампиров

[KetRaiedr]

Я читала только вампирские хроники, собрала всю коллекцию, перечитывала наверное раз 5, серию о Лестате!
Меня завораживает манера её письма, её слог, то как она с помощью слов переносит тебя по ту сторону существа. Описания пейзажей и общей атмосферы, обволакивает и заставляет забыть о реальности. Потрясающий автор!
Хотя я и не одобряю некоторые её взгляды на вампиров, и то что Лестат блондин, простите, это конечно неуместные частности, но всё же это моё мнение!

[Путешественник во мраке]

Прочитала все книги ))) Прекрасно, волшебно, иногда доводяще до безумия от желания отвесить хорошего пинка ))) Немного разочаровала Черная камея, как-то странно выбивается из уже привычной манеры написания и немного режет глаз...

[Бомж с Дробовиком]

Первая книга - самая лучшая. Хоть Лестат - более интересен, но вторая книга в конце не может не перейти в третью - "Царица проклятых." Третьей книгой писательница на мой взгляд испортила первоначальную идею. Как-то разочаровало.
После "Мемноха-дьявола" вообще как-то не хочется читать. Идея романа может и не плохая, но героев сторило других придумать, а не дёргать уже избитого Лестата.

[BlackPearl]

Книги Райс мне понравились. Понравилось описание местностей,одежды и вообще самих вампиров.
Едиственное,что я не могу понять, почему у нее вампиры геи? Откуда такая преданность Мастеру? Я понимаю,может это я не благодарная, но все-таки,тот же Луи,или Арманд не просили вечной жизни...
Остальные книги не из Хроники Вампиров,пока не читала

[Smailik]

еще не читала эти книги. Хочу прочитать. У Энн Райс читала только "Рамзес проклятый". Супер!!!

[Mignonette]

Прочла все вампирские хроники)Болею ими уже давно....
Энн просто потрясающе показала мир и психологию вампира)
А Лестат наилюбимейший персонаж)
Понравилась книга "Мэррик", где она связала мэйферских ведьм и хроники.
Неужели Луи стал другим....Эх

[Вийя]

Подсела после долгого перерыва в чтении вообще на вампирские хроники Энн Райс. Проглотила подряд 8 книг. Захватило!.. Вообще, для меня это книги из тех, которые читала ради героев. Т.е. и ляпсусов хватает и не всегда сюжет нравился, но в героев просто влюбилась.

Сегодня взялась за девятую, "Черная камея"... МАМО! Лучше б я этого не видела. После первых восьми - это... это... Я не знаю даже, как назвать. У меня шок был. Бредятина и при этом бредятина, отвратительная до тошноты. Трупы, призраки, трах и вампиры-гермафродиты и все это в куче. Бррр. Пролистала и бросила.

Десятая книга Хроник, насколько я знаю, на русский еще не переведена... У меня теперь противоречивые чувства - и хочется скорей прочесть, чем дело кончилось, и страшно, что она будет похожа на девятую. Хоть сама хватай и переводи. Не осилю, конечно, с настоящими английскими текстами, а не адаптированными для начинающих, я и не сталкивалась. Но чую, таки попробую, потом, после диплома...

[LucifeR]

Книга по-тихоньку продвигается, но все же на неё времени нет, а иногда сил/желания... Так что желающих прошу помочь.
Скрытый текст

Перевод в основном производится на сайте http://notabenoid.com/book/426/
Редакцию делаю самостоятельно + мелкий доперевод

Вот первые главы:
Скрытый текст

Песнь Крови

Энн Райс
Альфред А. Нопф
Нью-Йорк, Торонто
2003 год

Памяти Стэна Райса (1942-2002) - любви всей моей жизни...

Веселись, юноша, в юности твоей, и да вкушает сердце твое радости
во дни юности твоей, и ходи по путям сердца твоего
и по видению очей твоих; только знай, что за
все это Бог приведет тебя на суд.

Библия, Екклесиаст, 11:9

1

Я ХОЧУ быть святым. Хочу спасать души миллионов. Хочу творить добро повсеместно. Хочу побороть зло! Хочу памятник в полный рост в каждой церкви. Я под два метра ростом, со светлыми волосами, голубыми глазами... Погодите.
Вы знаете, кто я такой?
Быть может, вы новый читатель и никогда не слышали обо мне.
Ну, если это так, позвольте представиться, что я и делаю постоянно в начале каждой моей книги.
Я вампир Лестат, самый могущественный и милый вампир, когда-либо созданный, необыкновенный, двухсотлетний вампир, заточенный в теле двадцатилетнего юноши с чертами и фигурой, за которую вы готовы умереть. Я необыкновенно находчив и обаятелен. Смерть, болезни, время и гравитация - эти слова для меня ничего не значат.
У меня есть только два врага: день, потому что он лишает меня жизни, ведь я уязвим к палящим солнечным лучам, и совесть. Иными словами, я приговорен быть вечным скитальцем в ночи и вечным мучеником-кровопийцей.
Ну, разве не кажусь я после этого всего неодолимым?
Прежде чем я продолжу свою историю, позволь мне уверить тебя в том, что я чертовски хорошо знаю, как быть основательным, писателем пост-Ренессанса, пост-девятнадцатого века, пост-модерна, пост-популярным. Я ничего не разрушаю. Итак, вы узнаете всю историю от начала, середины и конца. Я говорю о содержании, героях, завязке, действии.
Я позабочусь о тебе. Итак, расслабься и начинай читать. Ты не пожалеешь. Ты думаешь, что мне не нравятся новые читатели? Мое имя - жажда, малыш. Ты мне нужен!
Однако мы отвлеклись от моего желания стать святым, позволь сказать несколько слов к моим посвященным последователям. Вы, новички, последуйте за мной. Это легко. Почему Я буду делать что-то, что покажется вам невыполнимым? Это будет поражение, не так ли?
Теперь, для тех из вас, кто боготворит меня. Ты знаешь, их миллионы.
Вы говорите, что хотите слышать меня. Вы оставляете желтые розы у моих ворот в Новом Орлеане, с записками, написанными от руки.
"Лестат, говори с нами. Напиши новую книгу. Лестат, мы обожаем Вампирские Хроники. Лестат, где ты? Лестат, пожалуйста, вернись".
Но, я спрашиваю вас, возлюбленные последователи (не пытайтесь ответить сейчас), какого черта это произошло, когда я дал вам Мемноха-Дьявола? Хм? Это последняя книга Вампирских хроник, написанная мною с моих слов.
О, вы купили книгу. Я не жалуюсь, мои дорогие читатели. Констатируя факт, Мемнох был распродан лучше всех Вампирских Хроник, как насчет такой яркой детали? Но вы приняли ее? Поняли ли ее? Прочитали дважды? Поверили?
Я был на Суде Всемогущего Господа и в воющих глубинах Проклятого места, юноши и девушки, и я доверяю вам со всеми уверениями, опускаясь в своем замешательстве все ниже, умоляя тебя понять ради меня, почему я мечтаю о таком необычном желании стать святым, и чтобы ты сделал?
Ты жалеешь!
"Где Вампир Лестат?" Вот что ты хочешь знать. "Где Лестат в черном летящем плаще с застежками?
Блестя небольшими клыками, когда он улыбается, широко шагающий по глянцевому подземелью в английских ботинках зловещего и стильного города, заполненного человеческими жертвами, большинство которых заслуживают поцелуя вампира?" Вот о чем ты говоришь!
"Где Лестат, ненасытный кровопийца и разрушитель человеческой души? Лестат мститель, Лестат хитрец, Лестат...
Что ж... Лестат великолепный".
Да, приятно звучит: Лестат Великолепный. Это хорошее имя для меня в данной книге. И я, как было сказано ранее, великолепен. Я думаю, что кто-то должен был это сказать. Но, давай вернемся к твоей песне и потанцуем вместе с Мемнохом.
"Мы не хотим этого разбитого подобия шамана!" - скажете Вы. "Мы хотим нашего героя. Где его классический Харлей?
Позвольте ему завести его и промчаться по Французским переулкам и аллеям. Позвольте ему подпевать музыке ветра, звучащей в его небольших наушниках, оставляя позади багровые сумерки, со свободно развевающимися светлыми волосами."
Да, это классно. Мне нравится этот образ. Конечно, у меня все еще есть мотоцикл. И кстати, мне нравятся сюртуки. Мне шьют их на заказ; вы не услышите моих возражений по этому поводу. И обувь, всегда. Хотите знать, во что я одет сейчас?
Я скажу вам!
Что ж, но чуть позже.
Но обдумайте, что я пытаюсь вам сказать.
Я пытаюсь представить здесь метафизическую картину Творения и Вечности, всю историю (менее или более) Христианства, и размышления о Космическом большом времени изобилия - и какие слова благодарности я получаю? "Что это за тип романа?" - спросите вы. "Мы не говорим вам ступать в Рай или Ад. Мы хотим, чтобы ты стал модным злодеем! Мой бог. Ты делаешь меня несчастным! Это так, я хочу, чтобы ты это знал. Как сильно я тебя люблю, как сильно я нуждаюсь в тебе, как сильно я не могу без тебя жить, ты делаешь меня несчастным!"
Давай, выкинь эту книгу! Плюнь на меня. Ругай меня. Я разрешаю. Сбей меня со своей интеллектуальной орбиты.
Выброси меня из своего рюкзака. Брось меня в мусорную корзину в аэропорту. Оставь меня на скамейке в центральном парке.
Почему меня должно это волновать?
Нет. Я не хочу, чтобы ты так поступил. Не делай этого.
НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО!
Я хочу, чтобы ты прочитал каждую страницу, которую я написал. Я хочу, чтобы моя проза обволакивала тебя. Если б я мог, то я выпил бы твою кровь и погрузил тебя в каждое мое воспоминание, каждое разбитое сердце, структуру ссылок, временные победы, мелкие поражения, таинственные моменты отрицания. Хорошо, я одет для такого случая. Разве я когда-нибудь не был одет по-особому? Разве выглядит кто-то в лохмотьях лучше, чем я?
Вздох.
Ненавижу свой словарный запас!
Почему независимо от того, сколько я читал, я заканчиваю говорить как интернациональный панк из трущоб?
Конечно, одна хорошая причина для этого - в моей мании выпуска доклада смертному миру, которую может читать каждый. Я хочу, чтобы мои книги были и в университетских и в обычных библиотеках. Вы знаете, что я имею в виду? Несмотря на мой культурный и артистический голод, я не элитарен. Разве вы не догадались?
Снова вздох.
Я в глубоком отчаянии. Вечно изнуренная душа, вот судьба вампира-мыслителя. Я должен убить плохого парня, выпить его кровь, как будто он красавец. Вместо этого я пишу книгу.
Вот почему никакое богатство и власть не заставят меня замолчать надолго. Отчаяние - источник вдохновения. Что если все это бессмысленно? Что если весь блеск французской мебели с позолотой и инкрустированной кожей действительно не имеют значение в огромной системе вещей? Ты можешь дрожать от отчаяния в дворцовых комнатах, также как и на сломанном диване. Нельзя не вспомнить и о гробе. Но забудь о нем, малыш. Я не тот, кого ты назовешь вампиром-гробовщиком. Это нонсенс! Однако это не значит, что мне было неприятно, когда я в них спал.
Таким образом, нет ничего подобного, но что я говорил?
Ах да, мы собираемся двигаться дальше, но... Пожалуйста, прежде чем мы продолжим, позволь мне пожаловаться на то, что сделало с моим разумом мое противоборство с Мемнохом.
Теперь, обратите внимание все: мои новые и старые читатели.
Я был атакован духовно и клятвенно. Люди говорят о даре веры. Что ж, я серьезно утверждаю, что это больше похоже на автокатастрофу. Это явно задело мою душу. Быть взрослым вампиром - сложное дело, если однажды ты увидел улицы Рая и Ада. И вы, парни, должны дать мне больше метафизической свободы.
Сейчас и далее я пишу эти маленькие заклинания: Я БОЛЬШЕ НЕ ХОЧУ БЫТЬ ЗЛОМ!
Не отвечайте сразу: "Мы хотим, чтобы ты был плохим парнем, ты обещал!"
Попались! Но вы должны понять, что я пережил. Это справедливо.
Я так хорош в том, чтобы быть плохим. Это старый слоган. Если б я не нанес это на майку, а я собираюсь.
Вообще, я не хочу писать что-то, что нельзя поместить на майку. Вообще, я люблю писать только на майках.
Вообще, я люблю писать весь роман на майке. Итак, вы можете сказать: "Я ношу восьмую главу новой книги Лестата, это моя любимая; О, я вижу, ты носишь шестую главу."
Иногда я ношу - О, перестань!
ЕСТЬ ЛИ ВЫХОД ИЗ ЭТОГО?
Вы всегда шепчете мне на ухо, не так ли?
Я просматриваю "Пиратскую Аллею", том, покрытый фактически основательным слоем пыли, и ты появишься у меня за спиной и скажешь: "Лестат, очнись", - и я повернусь, громко захлопнув книгу! Как Супермен огибает все американские телефонные будки, и вуаля! Вот он я, неожиданно стою, полностью одетый снова в бархат и держу тебя за горло. Мы в вестибюле церкви (Куда еще ты думал я затащу тебя? Неужели не хочешь умереть на святой земле?) и ты все время умоляешь о пощаде. Ой, зашло слишком далеко, ведь я хотел немного перекусить. Не говори, что я не предупреждал тебя. Подумай об этом. Я предупреждал тебя?
Ладно, хорошо, забудь об этом, перестань заламывать руки, действительно, прекрати, успокойся, убирайся, а?
Я сдаюсь. Конечно, мы собираемся насладиться здесь порочностью!
И кто я такой, чтобы отрицать свое призвание римо-католического рассказчика непревзойденным? Я хочу сказать, что Вампирские Хроники - МОЕ творение. Знаешь, я ведь НЕ монстр, когда обращаюсь к тебе. Я хочу сказать, что пишу это, потому что нуждаюсь в тебе, я не могу дышать без тебя. Я беспомощен без тебя... - И я вернулся, (вздох, содрогание, ликование, чечетка), и я почти готов поднимать традиционную основу этой книги и укреплять все ее четыре части надежным супер клеем моего рассказа. Все подходит к концу, я клянусь тебе на могиле моего отца, в моем мире нет такой вещи, как отступление! Все дороги ведут ко мне.
Тишина.
Удар сердца.
Но прежде чем мы вернемся в настоящее, позвольте мне немного помечтать. Я нуждаюсь в этом. Это не притворство, мальчики и девочки, разве вы не видите? Я ничем не могу себе помочь.
Хотя, если вы действительно не можете это терпеть, переходите ко второй главе прямо сейчас. Давайте же!
Но тех из вас, кто по-настоящему любит меня, кто хочет понять каждую деталь истории, которую я вам поведаю, я прямо сейчас приглашаю следовать за мной. Пожалуйста, вчитайтесь:
Я хочу быть святым. Я хочу спасать души миллионов. Я хочу творить добро повсюду. Я хочу, чтобы в каждой церкви по всему миру стояла моя статуя в полный рост. Моя шестифутовая статуя с голубыми стеклянными глазами, одетая в пурпурную бархатную мантию, стоящая с распростертыми руками глядя на верующих, молящихся при прикосновении к моим ногам.
"Лестат, вылечи мой рак, найди мои очки, помоги моему сыну избавиться от зависимости, заставь моего мужа любить меня".
В Мехико молодые люди подходят к аудитории, сжимая в руках мою маленькую статую, в то время как матери рыдают передо мной в Соборе: "Лестат, спаси моего малыша. Лестат, забери эту боль.
Лестат, я могу ходить! Посмотрите, статуя двигается! Я вижу слезы!"
Торговцы наркотиками сложили оружие передо мной в Боготе, Колумбия. Убийцы падают на колени, шепча мое имя.
В Москве патриарх, с хромым мальчиком на руках, преклоняется перед моим изображением, и мальчик исцеляется на глазах. Тысячи возвращаются к вере во Франции, прося моего покровительства, люди шепчут, стоя передо мной, "Лестат, я помирился со своей сестрой-воровкой. Лестат, я отказался подчиняться моей злой хозяйке. Лестат, я разоблачил банковские махинации, я первый раз в жизни посетил Мессу. Лестат, я собираюсь уйти в монастырь, и ничто меня не остановит".
В Неаполе, когда Везувий будет извергаться, мою статую пронесут в процессии, чтоб остановить лаву, пока она не уничтожила прибрежные города. В Канзасе тысячи студентов склонятся под моим портретом, клянясь заниматься безопасным сексом или не заниматься им вообще. Я вовлечен в мессу по особому посредничеству между Европой и Америкой.
В Нью-Йорке группа ученых объявляет всему миру, что, благодаря моему особому вмешательству они изготовили непахнущий, безвкусный и безвредный наркотик, который дает такой же большой эффект, как крэк, кокаин и героин вместе взятые, и который очень дешев, доступен и абсолютно легален!
Наркобизнес навсегда уничтожен!
Сенаторы и конгрессмены рыдают и обнимаются, когда слышат новости. Мою статую незамедлительно устанавливают в Национальном Кафедральном соборе.
Мне повсюду слагают гимны. Я - герой религиозной поэзии. Копии моей святой биографии (дюжины страниц) ярко иллюстрированы и распечатаны миллиардами экземпляров. Люди толпятся в соборе Святого Патрика в Нью-Йорке, чтобы оставить свое рукописное прошение в корзине перед моим портретом.
Маленькие дубликаты меня стоят на туалетных столиках, конторках, столах, местах для компьютера по всему миру. "Ты не слышал о нем? Помолись ему, чтоб твой муж впоследствии стал покорным, чтоб твоя мать перестала ворчать на тебя, чтоб твои дети приезжали каждое воскресенье; и затем пошли свои деньги в благодарность церкви".
Где мои останки? У меня их нет. Все мое тело стало реликтом, разбросанным по всему миру, частицы и кусочки высохшей плоти, кости и волосы положили в небольшие золотые ларцы, называемые ковчегами, некоторые фрагменты приладили к задней части крестов, некоторые поместили в медальоны, которые можно носить на цепочке вокруг шеи. Я могу почувствовать эти реликты. Я могу отдыхать, осознавая их воздействие. "Лестат, помоги мне бросить курить. Лестат, отправится ли мой сын-гомосексуалист в Ад? (Безусловно, нет.) Лестат, я умираю. Лестат, ничто не вернет моего отца назад. Лестат, эта боль никогда не прекратится. Лестат, существует ли на самом деле Бог?" (Да!)
Я отвечаю каждому. Мир, несомненно, - это величайшая, неопровержимая радость веры, прекращение всей боли, глубокая ликвидация бессмысленности.
Я являюсь важным. Я безмерно и поразительно известен. Я неизбежен! Я пронзил течение истории! Обо мне писали на страницах Нью-Йорк Таймс.
И между тем, я в Раю с Богом. Я вместе с Лордом Света, Создателем, Божественным Истоком Всего Сущего. Разрешение всех загадок доступно мне. Почему нет? Я знаю ответы непосредственно на любой вопрос.
Бог сказал, "Ты должен показаться людям. Это работа, присущая великому святому. Люди, находящиеся внизу ожидают этого от тебя."
И так я покинул Свет и медленно переместился по направлению к зеленой планете. Туда где равнодушие, осторожность, потеря Полного Взаимопонимания существует, пока я плавно передвигаюсь вовнутрь земной атмосферы. Ни один святой не способен донести Полноту Знания в Мир, так как Мир не способен постичь его.
Вы можете сказать, что я украшаю себя своей старой человеческой сущностью, но я все еще великий святой и я, безусловно, готов к появлению. И куда я пойду? Куда, вы думаете? Город-государство Ватикан абсолютно тихое, мельчайшее государство на Земле.
Я в спальне Папы. Она выглядит как монашеская келья: лишь узкая кровать, один стул с изогнутой спинкой. Так просто.
Иоанн Павел Второй, восьмидесяти двух лет от роду испытывает страдание, боли в костях слишком много для настоящего сна, тремор Паркинсона слишком силен, артрит слишком широко распространился, разрушения, приносимые старостью так безжалостны к нему.
Он медленно открывает свои глаза. По-английски приветствует меня.
"Святой Лестат", - говорит он. "Почему ты пришел ко мне? Почему не Падре Пио?"
Не изрядный ответ.
Но! Он не подразумевает неуважения. Это прекрасно объяснимый ответ. Папа любит Падре Пио. Он канонизировал сотни святых. Возможно, он любил их всех. Но как он любил Падре Пио. Что касается меня, я не знаю, любил ли он меня, когда канонизировал, потому что я еще не написал ту часть истории, в которой меня канонизировали. А пока я пишу это, Падре Пио был канонизирован на прошлой неделе.
(Я наблюдал это событие по телевизору. Вампиры любят телевидение.)
Вернемся к настоящему.
Холодная тишина папских покоев, таких аскетических, несмотря на дворцовые размеры. Свечи сверкают в личной молельне Папы. Папа стонет от боли.
Я слагаю свои лечащие руки над ним, и я изгоняю его страдание. Тишина проникает внутрь его конечностей. Он смотрит на меня одним глазом, другой остается закрытым в его обычной манере, и между нами неожиданно появляется понимание, вернее я начинаю сознавать кое-что о нем, что должен знать весь мир:
Его глубокая самоотверженность, его сильнейшая духовность, исходит не только из его исключительной любви к Христу, но и от его жизни, прожитой при Коммунизме. Люди забыли. Коммунизм, несмотря на все его отвратительные надругательства и зверства, в своей сути возносит духовный закон. И, перед тем как великое пуританское правительство покрыло пеленой юность Иоанна Павла, жестокие парадоксы, и ужасные нелепости Второй Мировой войны окружили его, обучив его самопожертвованию и отваге. Этот человек никогда в своей жизни не жил чем-нибудь другим, кроме Духовного Мира. Лишения и самоотречение переплелись в его истории словно двойная спираль.
Не странно, что он не смог истребить свои глубоко укоренившиеся подозрения относительно процветающих капиталистических стран. Он просто не смог понять чистую благотворительность, которая может вырасти из избытка, величайшую необъятность вероятных зрений с выигрышной позиции безопасной чрезмерности, бескорыстия и стремительного жертвенного честолюбия, которое может родиться, когда все нужды богато удовлетворяются... Могу ли я обсудить эту тему с ним в этот момент? Или должен ли я только заверить его, что он может не волноваться о "жадности" Западного Мира?
Я тихо заговорил с ним. Я начал объяснять ему эти точки зрения. (Да, я знаю, что он Папа, а я вампир, который пишет эту историю; но в этой истории я - великий Святой. Я не могу быть запуган в рамках моей собственной работы!)
Я напоминаю ему величайшие принципы Греческой философии, появившейся из достатка, и медленно, принимающе, он кивнул. Он всецело высокообразованный философ. Множество людей также не знают этого о нем. Но я должен внушить ему что-то беспредельно более глубокое.
Я это так прекрасно вижу. Я вижу все.
Наша самая большая ошибка, распространенная во всем мире - это наше упорство в восприятии каждой новой эволюции как кульминации или наивысшей точки. Великое "в конце концов" или "высшая ступень". Конституциональный фатализм непрерывно приводит в порядок сам себя в постоянно меняющемся настоящем. Распространяющаяся тревожность приветствует любое продвижение. На протяжении двух тысяч лет мы выходили "из-под контроля".
Это получается, конечно же, из нашей впечатлительности в восприятии "настоящего" как Конца Времени, Апокалипсической навязчивой мысли, которая длится с тех пор, как Христос вознесся в Рай. Мы должны остановить это! Мы должны осознать, что мы находимся во времени рассвета величайшей эпохи! Враги больше не будут порабощаться. Они будут поглощены и трансформированы.
Но вот тот пункт, который я действительно хочу осуществить: Модернизм и Материализм - элементы, которых Церковь боялась так долго - находятся в их философском и практическом младенчестве! Их сакраментальная природа только теперь открывается!
Не берите в голову младенческие промахи! Электронная революция преобразовала индустриальный мир сверх всех пророческих размышлений двадцатого века. Рождение все еще приносит болевые приступы. Вникните в это! Решите это.
Закончите это.
Повседневная жизнь миллионов людей в развитых странах является не только удобной, но и объединением чудес, которые похожи на сверхъестественные. И так новые возникающие духовные желания являются бесконечно более смелыми, чем миссионерские задачи прошлого.
Мы должны принести свидетельство того, что политический атеизм, безусловно, потерпел крах. Подумай об этом. В хлам, вся система. За исключением Кубы, возможно. Но что доказал Кастро? И даже самая светская сила маклеров в Америке источает высокую добродетель как нечто само собой разумеющееся. Вот почему у нас существуют корпоративные скандалы! Вот почему люди так сильно устают! Ни морали, ни скандалов. Фактически, мы можем пересмотреть все участки общества, которые мы так небрежно пометили как "мирские". У кого действительно нет глубокой и непоколебимой альтруистической веры? Иудейское христианство - религия мирского запада, в независимости от того, сколько миллионов утверждают о своем безразличии.
Его глубокие доктрины были впитаны большинством отдаленных и рациональных агностиков. Его ожидания воодушевляют Уолл-стрит также хорошо, как обмен любезностями на переполненном пляже в Калифорнии, или встреча между главами России и США.
Техносвятые скоро проснутся - если они еще этого не сделали - чтоб расплавить нищету миллионов быстрыми потоками правильно распределяемых товаров и услуг. Коммуникации истребят ненависть и разногласия, пока Интернет-кафе продолжают возникать как цветы в трущобах Азии и Востока. Кабельное телевидение принесет бессчетное количество новых программ в обширный арабский мир. Проникнут даже в Северную Корею.
Меньшинства в Европе и Америке будут тщательно и плодотворно впитывать через компьютер грамотность. Как уже было описано, медицинская наука найдет дешевые безвредные заменители кокаина и героина, также уничтожив вред от продажи наркотиков повсеместно. Все насилие скоро уступит место изысканности дебатов и обмена знаниями. Действенные акты терроризма будут продолжать считаться непристойными строго по причине их редкости, пока они не прекратятся повсеместно.
Что касается сексуальности, революция в этом отношении настолько обширна, что мы в настоящее время не можем начать постигать все ее последствия. Короткие юбки, короткие стрижки, свидания в машинах, женщины на рабочем месте, влюбленные геи - мы чувствуем головокружение с самого начала. Наше научное понимание и контроль за деторождением дает нам силу вообразить невообразимые прошлый и последующий импульс - это только лишь тень грядущего. Мы должны уважать огромные тайны спермы и яйца, тайны влечения полов и половой выбор и притяжение. Все Божьи дети будут преуспевать от растущих знаний, но повторюсь - это только лишь начало. Мы должны иметь смелость раскрыть объятья красоте науки во имя нашего Господина.
Папа слушает. Он улыбается.
Я продолжаю.
Образ Бога Воплощенного, ставшего Человеком за пределами очарования вместе со Своим собственным Созданием, восторжествует в Третьем Тысячелетии как главный символ Божественной Жертвы и Неизмеримой Любви.
Понадобились тысячи лет для того, чтобы понять Распятого Христа, замечу я. Почему, к примеру, он спустился на землю, чтоб прожить тридцать три года? Почему не двадцать? Почему не двадцать пять? Вы можете обдумывать эту вещь вечно. Почему Христос начал жизнь как младенец? Кто хочет быть младенцем? Было ли пребывание ребенком частью нашего спасения? И почему он выбрал то определенное время в истории? И такое место!
Грязь, гравий, песок, камни повсюду - я нигде не видел так много камней как в Святой Земле - босые ноги, сандалии, верблюды; представьте те времена. Не удивительно, что они имели традицию забрасывать камнями людей! И была ли какая-то связь между полнейшей простотой одежды и волос, и тем, что Христос появился в той эре? Я думаю, была. Листая книгу о мировых костюмах - знаете, отличная такая энциклопедия, которая проведет вас от древнего Шумера к Ральфу, вы не сможете найти более простой одежды и прически, нежели в Галилее Первого века... Я серьезно. Я говорил Святому Отцу. Христос так считал. Он должен был. Как Он не мог так считать? Конечно же, Он знал, что его изображения распространятся в геометрической прогрессии.
Кроме того, я думаю, что Христос выбрал Распятие, потому что впредь, на каждой картине он будет изображаться простирающим свои руки в любящих объятиях. Единожды увидев Распятие в таком варианте, все изменится.
Вы увидите его простирающимся ко всему Миру. Он знал, что изображение будет долговечным. Он знал, что оно будет абстрактным. Он знал, что оно будет воспроизводиться. Это не случайно, что мы можем взять изображение этой жуткой смерти и носить его на цепочке на наших шеях. Бог думает обо всех этих вещах, не так ли?
Папа все еще улыбается. "Если бы ты не был святым, я бы посмеялся над тобой", говорит он. "И когда точно ты ожидаешь этих Техносвятых, кстати?
Я счастлив. Он выглядит как старый Войтыла - Папа, который все еще катался на лыжах, когда ему было семьдесят три. Мой визит стоил этого.
Все же, мы все не можем быть Падре Пио или Матерью Терезой. Я - святой Лестат.
"Я передам привет от вас Падре Пио", - прошептал я.
Но Папа задремал. Он тихо засмеялся и погрузился в сон. Достаточно для моего мистического введения. Я оставил его спать. А чего я ожидал, в особенности от Папы? Он так энергично трудится. Он страдает. Он размышляет. Он уже посетил Азию и Восточную Европу в этом году, и вскоре отправится в Торонто и Гватемалу и Мексику. Я не представляю, как он может этим заниматься.
Я положил мою руку на его лоб.
Затем я ушел.
Я спустился вниз по ступеням к Сикстинской Капелле. Она, конечно же, пуста и темна. А также здесь прохладно. Но не беспокойтесь, мои святые глаза так же хороши, как и глаза вампира, и я могу видеть все великолепие.
Один - отсеченный от всего мира и всех вещей - я стою здесь. Я желаю лежать, склонившись на полу, как священник при его посвящении в духовный сан. Я хочу быть священником. Я хочу благословлять толпу! я хочу этого так сильно, что это причиняет боль. Я НЕ ХОЧУ ТВОРИТЬ ЗЛО.
Но, говоря по правде, моя мечта о Святом Лестате растворяется. Я понимаю, какова она и не могу ее поддерживать.
Я знаю, что я не святой, никогда им не был и не буду. Ни один мой флаг не будет развернут на площади Св. Петра, когда светит солнце. Никогда сотни тысяч людей не будут одобрять мою канонизацию. Никогда цепочка кардиналов не будет присутствовать на церемонии, так как церемонии никогда не будет. И у меня нет непахнущей, безвкусной, безвредной формулы, что в точности подделывает крэк, кокаин и героин вместе взятые, таким образом я не могу спасти мир... Я даже не стою в Сикстинской Капелле. Я далеко от нее, в теплом месте, хотя и в одиночестве.
Я - вампир. На протяжении двухсот лет я наслаждался этим. Я заполнен чужой кровью до краев. Я загрязнен ею. Я проклят так же как Геморрхисса (Мат. 9: 20-22; Мар. 5: 25-34; Лук. 8: 43-48) до того, как она коснулась края одеяния Христа в Капернауме! Я живу благодаря крови. Я ритуально нечист.
И существует только один вид чудес, который я могу совершить. Мы зовем его Темным Даром, и я готов совершить его.
И вы думаете, что чувство вины остановит меня? Нет, никогда, забудьте об этом, когда рак на горе свистнет, отстаньте, ничего не выйдет.
Я сказал, что я вернулся, не так ли?
Я неугомонный, непростительный, неодолимый, бесстыдный, безрассудный, неисправимый, безжалостный, безумный, испорченный ребенок, неустрашимый, некающийся, неспасенный.
И, детка, мне есть что рассказать.
Я слышу Колокола Ада, зовущие меня. Время зажигать!

Скрытый текст

РАСКРИТИКОВАННОЕ СОКРАЩЕНИЕ:

2

Ферма Блэквуд: внешняя область; вечер.

Маленькое сельское кладбище на краю кипарисовых топей, с дюжиной или более старых цементных могил, большинство имен давно стерлись, и одна из этих возвышающихся прямоугольных могил покрыта сажей от недавнего огня, и все окружено небольшим железным забором и четырьмя огромными дубами, склонившими вниз свои ветви, и небо безупречного сиреневого цвета, и тепло лета сладкое и ласкающее и - вы держите пари, что я одет в мое длинное пальто из вельвета (крупным планом: сужающееся на талии, латунные пуговицы) и мои мотоциклетные ботинки, и совершенно новая льняная рубашка, украшенная шнуровкой на манжетах и горле (жаль бедную слякоть, которая посмеивается надо мной по этому поводу!), и я не обрезал сегодня мою белокурую, длиной до плеч, гриву, что я иногда делаю ради разнообразия, и я одел мои фиолетовые очки, потому что кого-то беспокоит то, что мои глаза привлекают внимание, и моя кожа все еще впечатляюще смугла после моей попытки покончить с собой в лучах солнца в пустыне Гоби, и я считаю - Темный Дар, конечно же, совершает чудо, они нуждаются в тебе, там наверху в Большом Доме, в тебе, невоспитанный маленький Принц, в тебе, шейх среди вампиров, для того, чтоб остановить задумчивость и скорбь, пойди туда, там возникла деликатная ситуация в Большом Доме - и теперь наступило время рассказать тебе что случилось, чем я и займусь:
Я шел, только недавно поднявшись из моего секретного убежища, и я горько скорбел по одной из Кровопийц, которая погибла на этом самом кладбище, на вышеупомянутой почерневшей могиле, в очень сильном пламени, и по своей собственной воле, покинувшей нас только прошлой ночью, без каких-либо предупреждений.
Это была Меррик Мэйфейр, бывшая вампиром только три года или того меньше, и я пригласил ее сюда на ферму Блэквуд, чтобы помочь мне изгнать злого духа, который преследовал Квинна Блэквуда с самого детства. Квинн был очень молод в Крови и пришел ко мне за помощью с этим духом, который, с тех пор как Квинн поменял свою смертную сущность на вампирскую, становился только сильнее и неприятней, и, в конце концов, стал причиной гибели смертной, любимой Квинном тетушки Куин, восьмидесяти пяти лет, спровоцировав падение прекрасной леди. И мне была нужна Меррик Мэйфейр для того, чтобы изгнать злобный дух навсегда.
Духа звали Гоблином, и так как Меррик Мэйфейр была ученой и ведьмой до получения Темной Крови, я посчитал, что она в силах избавиться от него.
Итак, она пришла и раскрыла загадку Гоблина, и, соорудив высокий алтарь из угля и дерева, который она зажгла, она не только сожгла труп, принадлежащий злу, но и вошла в пламя вместе с ним. Дух исчез, как и Меррик Мэйфейр.
Конечно же, я пытался выхватить ее из огня, но ее душа улетела и никакое количество моей крови, пролитой на ее сожженные останки, по-видимому, не могли ее воскресить.
Мне показалось, пока я бродил туда-сюда, пиная кладбищенский прах, что бессмертные, которые думают, что они хотят обладать Темной Кровью гибнут намного более легко, чем те, кто никогда о нем не просил. Возможно, что гнев за совершенное над нами насилие, проносит нас сквозь века.
Но как я уже сказал: что-то происходило в Большом Доме.
Я думал о Темном Даре, пока шагал. Да, о Темном Даре, создании другого вампира.
Но почему я вообще рассматривал такой вариант? Я, кто в тайне мечтает быть святым? Конечно, кровь Меррик Мэйфейр не вопила из Земли, требуя нового рождения, можете отбросить эту мысль. И это была одна из тех ночей, когда каждый вздох, совершаемый мною, казался небольшим сверхъестественным несчастьем... Я посмотрел вверх на Усадьбу, как они называют его, особняк на возвышении, с его двухэтажными белыми колоннами и множеством освещенных окон, место ставшее средоточением моей боли и судьбы в течение нескольких прошлых ночей, и я пытался представить, как поступить - для выгоды всех вовлеченных.
Первое соображение: Блэквуд Мэнор был полон гула доверчивых смертных, ставших дорогими мне за короткое знакомство с ними, а под доверчивостью я подразумеваю то, что они никогда не предполагали, что их любимых Квинн Блэквуд, хозяин дома, или его таинственный новый друг Лестат, являются вампирами, и вот почему Квинн поклялся сердцем и душой, что ни одного дурного случая не случится, потому что это был его дом, и вампир, каковым он являлся, не был готов разрушить все связи.
Среди этих смертных была Жасмин, многогранная черная домработница, выглядящая потрясающе, когда появлялась на публике (надеюсь, это будет происходить чаще впоследствии, потому что я не могу устоять), и бывшая любовница Квинна; и их маленький сын Жером, произведенный на свет Квинном до того, как он стал вампиром, конечно же, четырех лет от роду и бегающий вверх и вниз по ступеням шутки ради, его ступни в белых теннисных туфлях, немного больших для его тела; и Большая Рамона, бабушка Жасмин, царственная черная леди с седыми волосами, собранными в пучок, трясущая своей головой, говорящая что-то, когда никого нет рядом, готовящая в кухне ужин Бог знает для кого; и ее внук Клем, мускулистый черный мужчина на вид отлитой из кошачьей кожи, облаченный в черный костюм и галстук, стоящий прямо с внутренней стороны большой парадной двери напротив лестницы, шофер недавно погибшей леди, тетушки Куин, о которой они все еще скорбели, глубоко подозрительный в вопросе того, что творится в спальне Квинна, и не без причины.
Дальше по коридору наверху - старый гувернер Нэш Пенфилд, сидящий в своей спальне с тринадцатилетним Томми Блэквудом, который является родным дядей Квинна, а официально - его приемным сыном, и эти двое разговаривают перед холодным летним очагом, и Томми, впечатляющий молодой человек по всяким стандартам, тихо плачет из-за смерти леди, на которую я недавно ссылался, с которой Томми путешествовал по Европе на протяжении трех лет, в процессе "становления себя", как сказал бы Диккенс.
Практически в задней части участка расположились обитатели ангара, Аллен и Джоэль, сидящие на освещенном участке ангара и читающие Уикли Уорлд Ньюс, завывая от смеха при этом, пока телевизор объявлял о футболе. Перед домом находится гигантский лимузин, и еще один расположен за домом.
Относительно Большого Дома, я буду более подробен. Я влюбился в него. У него совершенные пропорции, которые не всегда соблюдались в случаях с домами в стиле Американского Греческого Возрождения, но этот дом, гордящийся своим месторасположением, является более чем приятным и привлекательным, с его длинной дорожкой из деревьев пекан, и его королевскими окнами повсюду.
Обстановка? То, что американцы зовут гигантскими комнатами. Беспыльные, ухоженные. Полные каминных часов, зеркал, портретов, и Персидских ковров, и неизбежной смеси мебели из красного дерева девятнадцатого века, которую люди смешивают с современными репродукциями классического хепплуайта и стиля Людовика четырнадцатого, чтоб достигнуть обстановки, которую они называют Традиционной или античной. Ну, как?! И все наполнено неизбежным жужжанием массивного кондиционера, который не только магически охлаждает воздух, но и обеспечивает Уединенность Звука, которая так изменила Юг в эти дни... Знаю, знаю. Я должен был описать обстановку до того как описал людей. И что? Я не думал логически. Я размышлял неистово. Я не могу пока забыть о судьбе Меррик Мэйфейр.
Конечно же, Квинн заявил, что видел, как Небесный Свет укрыл как его нежеланного духа, так и Меррик, и для него сцена на кладбище явилась богоявлением, чем-то абсолютно противоположным тому, чем это было для меня. Все, что я видел - это Меррик, приносящую себя в жертву. Я рыдал, кричал, проклинал.
Ладно, хватит о Меррик. Но не забывайте о ней, потому что я определенно буду ссылаться на нее позже. Кто знает? Может быть, я подниму вопрос о ней в любое время, когда мне захочется. Кто заведует этой книгой, в конце концов? Нет, не воспринимайте это так серьезно. Я обещал вам историю, и вы ее получите.
Вопрос в том, что происходит в Большом Доме на данный момент, у меня нет времени на всю эту хандру. Меррик потеряна для нас. Энергичная и незабвенная тетушка Куин тоже. Эта печаль позади меня и печаль передо мной. Но случился огромный сюрприз, и мой драгоценный Квинн нуждается во мне безотлагательно.
Конечно, никто не заставлял меня вмешиваться в дела фермы Блэквуд.
Я мог просто отойти от дел.
Квинн, недавно созданный вампир, попросил Лестата Великолепного (Да, мне нравится этот титул) помочь ему избавиться от Гоблина, и технически, с тех пор как Меррик забрала духа с собой, я закончил свои дела здесь и мог бы уехать в летние сумерки, пока люди поблизости говорили бы, "Что это был за лихой парень, кстати?", но я не могу покинуть Квинна.
Квинн попал в настоящую западню с этими смертными. А я чрезвычайно влюблен в Квинна. Квинн, в двадцать два года принявший Крещение во Крови, являющийся пророком предвидений и мечтателем грез, бессознательно очаровательный и неизменно добрый, страдающий охотник в ночи, который преуспевает только благодаря крови проклятых и компании любящих и веселых людей.
(Любящих и веселых??? Как я, к примеру??? Таким образом, малыш совершает ошибки. За исключением того, что я так влюблен в него, что чертовски хорошо притворяюсь для него. И могу ли я быть проклят для любящих людей, которые выявляют любовь во мне? Так ли это ужасно для полноценного монстра? Вскоре вы поймете, что я постоянно говорю о моей моральной эволюции! Но на данный момент: интрига.)
Я могу влюбиться в любого: мужчину, женщину, ребенка, вампира, Папу. Это не имеет значения. Я - крайний христианин. Я вижу Божьи дары в каждом. Но почти каждый полюбил бы Квинна. Любить таких людей как Квинн легко.
А сейчас, вернусь к имеющемуся вопросу: Что привело меня обратно в спальню Квинна, в которой находился Квинн в этот деликатный момент... Прежде чем каждый из нас встал сегодня - и я забрал шестифутового, голубоглазого, черноволосого парня в одно из моих тайных мест со мной - смертная девушка приехала в поместье и испугала всех.
Это было причиной того, что Клем что-то искал на лестнице, Большая Рамона ворчала, а Жасмин надоедала больной, ходя кругами в своих туфлях на высоких каблуках и заламывая руки. И даже маленький Жером был взволнован этим, все еще бегая вниз-вверх по лестнице. Даже Томми и Нэш прекратили свои скорбные причитания пораньше, чтоб взглянуть мельком на эту смертную девушку и предложить ей помощь в ее горе.
Для меня было достаточно легко заглянуть в их разум и получить картину этого грандиозного и причудливого события, и проникнуть в разум Квинна в отношении этого вопроса.
И я совершил что-то вроде атаки на разум самой смертной девушки, пока она сидела на постели Квинна, в окружении огромного количества цветов, по-настоящему изумительной массе беспорядочно раскиданных цветов, и говорила с Квинном.
Это была какофония из разумов, наполняющих меня и знакомых со всем с самого начала. И это все послало небольшую панику в мою нереально смелую душу. Применить Темный Дар? Создать еще одну такую как мы?
Проклятье! Горе и бедствия! Помогите, Убивают, Полиция!
Хочу ли я, в самом деле, украсть еще одну душу из потока человеческих судеб? Я, тот, который хочет быть святым? И тот, кто лично вел дружескую беседу с ангелами? Я, тот, кто заявил, что видел Бога Воплощенного? Доставить еще одного в - приготовьтесь! - Царство Вампиров?
Примечание: Одна из причин любви к Квинну это то, что не я его создал. Парень достался мне даром. Я почувствовал себя так же, как наверно чувствовал себя Сократ по отношению к прекрасным Греческим мальчикам, приходившим к нему за советом, то есть, пока некто не обнаружился на Горящем Гемлоке.
Вернемся к настоящему: если и был у меня хоть один соперник, претендующий на сердце Квинна в этом мире - это была данная смертная девушка, и он там наверху предлагал ей безумным шепотом нашу Кровь, разрушающий дар нашего бессмертия. Да, это ясное предложение сошло из уст Квинна. О Боже, я думаю, малыш показывает характер! Ты увидел Свет Небес прошлой ночью!
Мона Мэйфейр - вот имя этой девушки. Но она никогда не знала и даже не слышала о Меррик Мэйфейр. Так что отбросьте эту связь прямо сейчас. Меррик была квартеронкой, рожденной среди "цветных" Мэйфейров, живущих в центре города, а Мона - одна из белых Мэйфейров из Садового Квартала, и Мона, возможно, никогда не слышала ни слова о Меррик или ее цветной родне. Что касается Меррик, она никогда не интересовалась своей знаменитой белой родней. У нее был свой собственный путь.
Но Мона являлась истинной ведьмой, однако - уверен, что Меррик тоже была таковой - но что из себя представляет ведьма? Ладно, это человек, читающий мысли, магнит для духов и владелец других оккультных талантов. Я слышал достаточно о знаменитом Мэйферском клане от Квинна за последние несколько дней, чтоб понимать, что кузены Моны, также ведьмы, если я не ошибаюсь, несомненно, заняты поиском Моны, несомненно, доведенные до отчаяния тревогой за дитя.
На самом деле, я мельком видел трех представителей этого клана (и один из них - ведьма-священник, нет, представьте себе - ведьма-священник! Я даже не хочу думать об этом!), на похоронной Мессе по тетушке Куин, и почему им нужно так много времени, чтоб приехать за Моной - это удивляет меня, если только они не преднамеренно не спешат по причинам, которые вскоре станут ясны.
Мы, вампиры, не любим ведьм. Можете догадаться почему? Любой уважающий себя вампир, даже если ему или ей три тысячи лет, может обманывать смертных, хотя бы немного. И юные вампиры, как Квинн занимаются этим, без вопросов. Жасмин, Нэш, Большая Рамона - все они считают Квинна человеком. Эксцентрично? Безумно?
Да, они верят всему, что касается него. Но они думают, что он человек. И Квинн может жить среди них еще какое-то время. Как я уже объяснял, они думают, что я тоже человек, несмотря на то, что я, возможно, не могу рассчитывать на это долго.
А ведьмы - совсем другая история. Ведьмы выявляют все о других созданиях. Это как небольшая и неизменная тренировка для их силы. Я чувствовал это на похоронной Мессе, всего лишь дыша одним воздухом с доктором Роуан Мэйфейр и ее мужем, Майклом Карри, и Фр. Кевином Мэйфейром. Но, к счастью, они были отвлечены множеством других стимулов, так что я не вздрагивал.
Так, хорошо, о чем я? Ах, да. Мона Мэйфейр - ведьма, с величайшим даром. Когда Темная Кровь стала частью Квинна год назад, он поклялся больше не видеться с ней, несмотря на то, что она умирала, из страха, что она может понять, что зло похитило его жизнь, а загрязнять ее он не собирался.
Однако, по своей собственной воле и на удивление всех:
Она приехала примерно час назад на длинном семейном лимузине, который она похитила у шофера снаружи Медицинского Центра Мэйфейров, где она умирала на протяжении двух лет. (Он прогуливался вдоль квартала, бедный несчастный парень, куря сигарету, когда она умчалась, и последний образ о нем в ее сознании представлял его, бегущим за ней.)
Затем она обошла одного флориста за другим, для которых имя Мэйфейр было равнозначно золоту, собирая гигантские букеты цветов, или неупакованные букеты, все которые она могла достать немедленно, и затем она пересекла двойной пролет, который называют длинным озерным мостом, и поехала дальше в поместье Блэквуд, вышла из машины босиком, завернутая в расходящееся больничное платье, настоящий ужас - качающийся скелет с кожей в синяках, натянутой на ее кости и космами длинных рыжих волос - заставила Жасмин, Клема, Аллена и Нэша отнести цветы в комнату Квинна, заявляя, что у нее есть разрешение Квинна нагромоздить все эти цветы на его кровати с пологом на четырех столбиках. Это был договор. Не волнуйтесь.
Напуганные, они выполнили все, что она просила... Таким образом, все узнали, что Мона Мэйфейр была любовью всей жизни Квинна до того, как любимая Квинном тетушка Куин, путешественница и рассказчица, настояла на сопровождении Квинном ее в Европе во время ее "самого последнего путешествия", которое каким-то образом растянулось на три года, а, вернувшись, Квинн обнаружил, что Мона находится в изоляции в Центре Мэйфейров, вне его досягаемости.
Затем Квинн принудительно и насильно получил Темную Кровь, и еще один год прошел с Моной за больничным стеклом, слишком слабой даже для того, чтобы написать маленькую записку или бросить взгляд на ежедневные дары Квинна из цветов.
Теперь вернемся к беспокоящимся слугам, которые принесли цветы в комнату наверху.
Сама истощенная девушка, а мы говорим о двадцатилетнем создании, вот почему я ее называю девушкой, не могла самостоятельно преодолеть крутую лестницу, поэтому галантный Нэш Пэнфилд, бывший гувернер Квинна, созданный Богом безупречным джентльменом (и внесший большой вклад в окончательное совершенствование Квинна), внес ее наверх и положил ее в "беседку из цветов", как она ее назвала, дитя убедила его, что розы были без шипов, и она улеглась на огромную кровать, цитируя отрывочные фразы из Шекспира, а именно:
"Молись, отнеси меня на мою постель новобрачной, такую украшенную, уйди, и дай им после усыпать мою могилу цветами".
В этот момент, тринадцатилетний Томми появился в дверном проеме, и был настолько расстроен видом Моны, еще скорбя по тетушке Куин, он начал мелко сотрясаться, и удивленный Нэш вывел его из комнаты, пока Большая Рамона объявила сценическим шепотом, достойным Барда (Шекспира):
"Эта девушка умирает!"
На что маленькая рыжеволосая Офелия засмеялась. А как же иначе? Попросила баночку холодной диетической содовой.
Жасмин подумала, что дитя собирается умирать, что легко могло случиться, но дитя сказало "Нет", она ждала Квинна, и просила всех оставить ее, а когда Жасмин прибежала назад с холодной содовой, пенящейся в стакане с согнутой соломинкой, девушка быстро выпила ее.
Вы можете прожить всю жизнь в Америке и так и не увидеть ни разу смертного в таком положении.
Но в восемнадцатом веке, когда я родился, это явление было достаточно частым. Люди умирали от голода на улицах Парижа в те дни. Они умирали повсюду вокруг тебя. Та же ситуация повторилась в девятнадцатом веке в Новом Орлеане, когда стали прибывать голодные Ирландцы. Можно было увидеть множество истощенных бедняков. В наше время потребуется посетить "иностранную миссию" или специальное отделение в больнице, чтоб увидеть людей страдающих как Мона Мэйфейр.
Большая Рамона сделала добавочное объявление, что это была кровать, в которой умерла ее дочь (Маленькая Ида), и что это не место для больного дитя. Но Жасмин, ее внучка, заставила ее замолчать, а Мона начала смеяться так сильно, что у нее начался приступ удушья и агония. Она выдержала.
Пока я стоял на кладбище, наблюдая за этими изумительными чудесами этих непосредственных событий, я вычислил, что рост Моны примерно пять футов один дюйм или около того, она была создана изящной, и восхитительно красивой, но болезнь - приведенная в движение травматическими родами, которые, несмотря на всю мою силу, остались для меня тайной - полностью сделала свое дело и теперь Мона была примерно семидесяти фунтов веса и ее густые рыжие волосы только увеличивали мрачное зрелище ее полного истощения. Она была настолько близка к смерти, что только воля поддерживала ее.
Это была воля и волшебство - самый убедительный аргумент ведьм - что помогло Моне добыть цветы и продержаться так долго, когда она приехала.
Но теперь, когда пришел Квинн, когда Квинн был рядом, и четкая мысль о ее последних часах жизни окончательно оформилась, боль в ее внутренних органах и суставах одерживала над ней верх. Также присутствовала и ужасная боль на всей поверхности ее кожи. Только уже то, что она сидела среди всех этих дорогих цветов, делало ей больно.
Что до моего отважного Квинна, он отказывался от всех своих проклятий, которые он возложил на свою судьбу и предлагал ей Темную Кровь, не удивительно, я вынужден согласиться, но как бы я хотел не делать этого.
Так сложно смотреть, как кто-либо умирает, когда ты знаешь, что обладаешь этой злой и парадоксальной силой. А он был все еще влюблен в нее, естественно и неестественно, и не мог вынести ее страданий. Кто мог?
К тому же, как я уже объяснял, Квинн наблюдал богоявление прошлой ночью, видел как Меррик и его дух-двойник отправились к Свету.
Так почему во имя Бога он не согласился просто подержать руку Моны и довести ее до конца?
Она естественно не собиралась дожить до полуночи.
Суть дела в том, что у него не было сил отпустить ее. Конечно же, Квинн никогда не собирался идти к ней, я должен добавить, он отважно защищал ее от его тайны, как известно, но она пришла сюда к Квинну, в его комнату, приготовилась умирать в его кровати. А он был мужчиной-вампиром, и это была его территория, его логово, так сказать, некоторые мужские соки струились здесь, вампирские или нет, и сейчас она была в его руках, и чудовищное собственничество и воображаемое ощущение того, что ее следует спасти, овладело им.
И, конечно же, я знал обо всем этом, я знал, что он не может использовать Темный Дар на ней. Он никогда не делал этого прежде, а она была слишком слаба. Он бы убил ее. И не было другого пути. Это дитя, которое предпочло Темную Кровь, могло отправиться в Ад! Я должен попасть туда. Вампир Лестат спешит помочь!
Я знаю, о чем вы думаете. Вы думаете, "Лестат, это комедия? Нам не нужна комедия". Нет, это не так!
Это только все те унижающие достоинство уловки, не свойственные мне, знаете ли? Не чары, как ты понимаешь. Продолжай сохранять образ в уме, детка! Мы только теряем те элементы, которые имеют тенденцию опошлять мое рассуждение, и возводят барьер из искусственной странности, до некоторой степени.
Ладно. Движемся дальше. Я прошел по дорожке, вошел через главный вход, удивив Клема, бросив ему обворожительную улыбку, "Приятель Квинна, Лестат, да, понятно, и Клем, подготовь машину, мы после поедем в Новый Орлеан, не так ли, парень?" и поднялся вверх по винтовой лестнице, отослав вниз маленького Жерома, когда я проходил мимо него, и быстро обнял Жасмин, которая стояла в затруднительном положении в коридоре, затем телепатически открыл замок в комнате Квинна и вошел.
Вошел? Почему бы не войти? Это искусственная странность, которая оставалась. Понимаете мою точку зрения? По правде говоря, я вкатился в комнату, если вы хотите знать.
А сейчас, я открою вам маленький секрет. Ничто, что мы видим телепатически не является хоть в десятую долю столь же ярким как то, что вампир видит своими глазами. Телепатия - это классно, без сомнений, но наше зрение почти невыносимо яркое. Вот почему телепатия не играет большой роли в этой книге. Я все же сенсуалист.
И вид Моны, сидящей на краю огромной кровати был душераздирающим. Девушка испытывала боли больше, чем Квинн мог предположить. Даже его руки, обнимающие ее, причиняли ей боль. Я, не осознавая, подсчитал, что она должна была умереть примерно два часа назад. Ее почки перестали работать, ее сердце барахлило, и она не могла набрать в легкие достаточно воздуха, чтобы глубоко дышать.
Но ее безупречные зеленые глаза широко распахнулись, когда она посмотрела на меня, и ее острый ум понял на каком-то мистическом уровне, действительно неописуемо, что Квинн пытался сказать ей: что процесс ее умирания может быть полностью остановлен, что она может присоединиться к нам, что она будет нашей навечно. Состояние вампира; Бессмертие. Вечный убийца. Вне жизни навечно.
Я знаю тебя, Маленькая Ведьма. Мы живем вечно. Она почти улыбалась.
Сможет ли Темный Дар удалить весь вред, который был нанесен ее несчастному телу? Держим пари.
Двести лет назад в спальне на ос. Св. Луи я видел как проявления возраста и туберкулеза уменьшаются в истощенном теле моей матери, пока Темная Кровь осуществляла свою магию над ней. И в те ночи, я был всего лишь новичком, полным любви и страха пред совершением трансформации. Это был мой первый раз. Тогда я еще не знал его названия.
"Дай мне применить Темный Дар, Квинн", прямо сказал я.
Я увидел облегчение, нахлынувшее на него. Он был настолько невинен, настолько смущен. Конечно же, мне не очень нравилось, что он был на четыре дюйма выше меня, но на самом деле, это неважно. Я имел это ввиду, когда назвал его моим Маленьким Братом. Я бы совершил практически все ради него. И там была Мона. Дитя Ведьма, красавица, безжалостная душа, почти ничего кроме духа и тела, отчаянно борющихся за то, чтоб не сдаться... Они стали ближе друг другу. Я могу увидеть ее руку сжимающую его руку. Чувствовала ли она сверхъестественную плоть?
Ее глаза следили за мной.
Я шагал по комнате. Я принял руководство на себя. Я преподнес это ей в изысканном стиле. Мы являемся вампирами, да, но у нее был выбор, весьма дорогой. Почему Квинн не сказал ей о Свете? Квинн видел Свет своими собственными глазами. Он знал меру Небесного Прощения гораздо лучше, чем я.
"Но ты можешь выбрать Свет в любую другую ночь, дорогая", сказал я. Я засмеялся. Я не мог остановиться. Это было слишком удивительно.
Она была больна и страдала так долго. И это рождение, то дитя, что она родила, оно было чудовищем, которое забрали у нее, и я не могу увидеть суть этого. Но забудьте об этом. Ее понимание вечности было - почувствовать все на один благословенный час, дышать один благословенный час без боли. Как она могла сделать этот выбор? Нет, у этой девушки не было выбора. Я видел длинный коридор, по которому она непреклонно следовала так много лет - иглы, которые ставили синяки на ее руках, и кровоподтеки, которые были повсюду на ней, терапию, которая вызывала чувство тошноты, полусон в агонии, лихорадку, поверхностные беспокойные сны, потерю благословенной концентрации, когда книги, фильмы и письма откладывались на время и даже глубокую темноту, которая наступала в бессезонном ослепляющем больничном свете и неизбежный грохот и шум.
Она приблизилась ко мне. Она кивнула. Сухие потрескавшиеся губы. Пряди рыжих волос. "Да, я хочу этого", сказала она.
А с губ Квинна сорвались неизбежные слова: "Спаси ее".
Спасти ее? Разве Небеса не хотели ее?
"Они идут за тобой", сказал я. "Это твоя семья". Я не проговорился. Был ли я под какими-то чарами, пока смотрел в ее глаза? Но я хорошо их слышал, быстро приближающихся Мэйфейров.
Скорая без сирены въехала на подъездную дорожку, длинный лимузин сразу за ней.
"Нет, не позволь им забрать меня", закричала она. "Я хочу быть с тобой",
"Сладкая моя, это навсегда", сказал я.
"Да!"
Вечная тьма, да, проклятие, печаль, одиночество.
О, и это тот же старый импульс, Лестат, ты Дьявол, ты хочешь сделать это, ты желаешь этого, ты хочешь увидеть это, ты жадный маленький зверь, ты не можешь отдать ее ангелам и ты знаешь, что они ждут! Ты знаешь Бога, который может благословить ее страдание, очистив ее и простить ее прошлые крики... Я подошел ближе к ней, нежно оттолкнув Квинна.
"Начнем, Братишка", произнес я. Я поднял мое запястье, разорвал зубами кожу и приблизил руку к ее губам. "Это должно быть сделано таким образом. Я сначала собираюсь дать ей немного моей крови". Она слизала кровь.
Ее газа закрылись. Трепет. Шок. "По-другому, я бы не смог провести ее. Пей, милая девочка. Прощай, милая девочка, прощай, Мона."

Над третьей главой пока работаю... А их всего 29... %)

Т.к. моя любовь к форуму безгранична, это будет первое место в Интернете, где будет выложена русская версия книги всеми любимой писательницы)

[Mignonette]

LucifeR,
Чёрт......Спасибо огромное........аааа!!!))))я счастлив.....)
мурн-мауууууууууу))))))
Эххххх.....
А перевод очень хороший)
Теперь буду зависать тут не меньше,чем на лавке миров, в ожидании текстов))))
Этот самый ,который "п.с":Довольно своеобразное начало у новой книжки)

[LucifeR]

Ну книжку писал не я - я только пытаюсь перевести ее на красивый русский литературный язык...)
Если что, не ожидайте, что каждую неделю будет выходить новая глава, т.к. я все же не робот) Просто с этими главами я давно работал и только на прошлой неделе дошли руки до них, чтобы оформить красиво.

3 глава:
Скрытый текст

3

Она вытягивала кровь из меня, как будто хотела разорвать круг, что держал меня в живых, как если бы она хотела убить меня. Ведьма обладала мной через кровь. Я задыхался и протягивал левую руку к столбику кровати, но не достал его, мягко упав вместе с ней вниз на гнездо из цветов. Ее волосы запутались в розах. Как и мои.
Под этим ужасным напором я почувствовал, как моя жизнь втекает в нее - сырой деревенский замок, Париж, бульварный театр, похищение, каменная башня, обращение Магнусом, огонь, одиночество, сиротские слезы, сокровища; она смеялась? Я видел, как она впивается в мое сердце, в само сердце. Я рванулся назад, чувствуя головокружение, и вцепился в столбик кровати, каждый из которых был уникален, смотря в изумлении на нее.
Ведьмавство!
Стеклянными глазами она посмотрела на меня. На ее губах была кровь, одно касание, и вся ее боль ушла, и время пришло, время освобождения от боли, освобождения от борьбы, освобождения от страха.
Она просто не могла поверить в это.
В промежуточном состоянии между человеком и вампиром, она дышала медленно и глубоко, голодный гибрид, обреченный гибрид, ее кожа совершенно восстановилась и приятность обнаружилась в ее лице, когда щеки оформились и ее губы стали полнее, и кожа вокруг глаз натянулась, и грудь поднялась под ее хлопковым халатом, и округлость вернулась к ее рукам, такая восхитительная округлость, я такой демон, она вздохнула еще раз, вздохнула восторженно, глядя на меня, да, верно, я великолепен, я знаю, и теперь она может принять Темный Дар. Квинн был ошеломлен. Такой влюбленный. "Отойди". Я оттолкнул его. "Она моя".
Я выхватил ее из цветов. Сосуд для моей крови. Лепестки падают. Поэзия, произнесенная шепотом, срывалась с ее уст, "Или как создание, рожденное и наделенное тем элементом". Я прижал ее к себе. Я хотел забрать мою кровь из нее. Я хотел ее.
"Маленькая ведьма", я прошипел ей на ухо. "Ты думаешь, что знаешь все, что я могу сделать!" Я прижал ее к себе сильнее. Я услышал ее тихий мелодичный смех. "Давай, покажи мне!" сказала она. Я не умираю. Квинн был испуган. Он обвил ее своими руками и прикоснулся к моим рукам. Он пытался обнять нас двоих. Это было так приятно. Я любил его. И что? Я обладал ею.
Я слегка коснулся ее шеи зубами. "Я собираюсь получить тебя, Маленькая Девочка!" прошептал я. "Настал твой звездный час, Маленькая Девочка!" Ее сердце забилось сильнее. Все еще на краю. Я пронзил ее зубами и почувствовал, как ее тело напряглось.
Прекрасная беспомощность. Медленно я пил кровь, ее соль смешалась с моей. Я знал ее: красивое дитя, нимфетка, ученица негодница, та, в ком ничего не было утрачено, заявляющая о гениальности, нянчащая родителей пьяниц, веснушчатая и улыбчивая, ее шумная жизнь и постоянные мечтания, неугомонная в компьютерных кодах, наследница миллиардов Мэйфейров, похоронившая отца и мать, больше без проблем в этой области, любовница большего количества мужчин, чем она могла подсчитать, беременность - теперь я вижу! - ужасное рождение, дитя-монстр, посмотрите на него: женщина дитя! Морриган.
"Ходящий ребенок", сказала Долли Джин. "Кто эти люди! Почему ты это показываешь мне!"
"Ты думаешь, что ты единственный монстр, которого я знаю?" Морриган ушла навсегда, дитя-монстр. Что это за мутант, который стал женщиной прямо с рождения, жаждущий твоего молока? Талтос! Ушедший, унесший, уничтоживший ее здоровье навсегда, заставивший ее умирать, нужно найти Морриган, изумруд на шее Моны, посмотрите на этот изумруд! Мона привязалась к Квинну, влюбилась в Квинна, сказала Квинну, нет, поэзия Офелии поддерживает ее душу, биение сердца, захватывает дыхание, умирая так долго. Вы не представляете себе как это! А я - да, представляю! Не останавливайся! Не дай мне уйти! Кто это пытается забрать тебя у меня? Я знаю этого духа! Дядюшка Джулиен!
Он пришел ко мне. Сердитый призрак! В середине моих видений! Был ли он в комнате? Этот высокий, седой мужчина, атаковавший меня, пытающийся вырвать ее у меня! Кто ты, черт возьми? Я заставил его отлететь назад, он удалялся так быстро, что превратился в крошечную точку. Проклятие, отпусти ее!
Мы лежали на кипе цветов, обнимая друг друга, нет времени, посмотрите, он опять возвращается, Дядюшка Джулиен! Я ослеп. Я отодвинулся назад, еще раз разорвал свое запястье, поднес свое запястье к ее рту, неуклюже, проливая кровь, не видя, почувствовал ее сильный захват, тело накренилось. Дядюшка Джулиен, вы проиграли! Она пила и пила. Выражение лица дядюшки Джулиена было взбешенным. Расплылся. Исчез. "Он ушел", прошептал я. "Дядюшка Джулиен ушел!"
Слышал ли Квинн? "Заставь его уйти, Квинн."
Я упал в обморок, давая ей свою жизнь, видишь, видишь все, видишь опустошенную сердцевину, двигайся, несмотря на сожаление, продолжай, ее тело становилось сильнее, ее железные конечности, ее пальцы впились в мою руку пока она пила из моего запястья, продолжай, возьми это, впейся зубами в мою душу, сделай это, сейчас я парализован, не могу бежать, жестокая маленькая девочка, продолжай, где я был, позволяя ей пить еще и еще, я не мог, я прислонил свое лицо к ее шее, открыл рот.
Наши души стали близки друг другу, неизбежная слепота между Создателем и его Ребенком было достигнуто. Не сможем прочесть больше мысли друг друга. Выпей меня досуха, красавица, я в твоей власти.
Мои глаза были закрыты. Я видел сон. Дядюшка Джулиен рыдал. Ах, так грустно, не так ли? В царстве теней, он стоял, закрывая лицо руками, и плакал. Что это? Символ совести? Не заставляй меня смеяться.
Буквы растворяются. Она пила и пила. А я мечтал, самоубийца в ванне с истекающими кровью запястьями, я мечтал: я видел совершенного вампира, душу, непохожую на другие, воспитанную в бесстрашии, никогда не оглядывающуюся назад, избавленную от страдания, и ищущая чудеса во всех вещах без злого умысла или горестных стенаний. Я видел выпускника школы страданий. Я видел ее.
Призрак вернулся.
Высокий, сердитый, Дядюшка Джулиен, будешь ли ты моим преследователем из Рая? Руки согнулись. Что тебе здесь нужно?
Понимаешь ли ты, с чем ты столкнулся? Мой совершенный вампир не видит тебя. Исчезни, сон. Исчезни, призрак. У меня нет времени на тебя. Прости, Дядюшка Джулиен, она обращена. Ты проиграл.
Она давала мне уйти. Она должна была. Я сместился.
Когда я открыл свои глаза, Мона стояла около Квинна, и они оба смотрели на меня.
Я лежал среди цветов, и здесь не было шипов на розах. Время остановилось. И далекая суета в доме не имела значения.
Она была создана. Она была вампиром моей мечты. Она была совершенной. Старая поэзия Офелии оборвалась. Она была совершенной Жемчужиной, безмолвным чудом, смотрящая вниз на меня, удивляющаяся только тому, что произошло со мной, так как другое мое дитя было создано давно - когда я использовал Темный Дар так же жестоко, тщательно, как и опасно для меня. Но поймите, что для Лестата это были временные опасности. Ничего страшного, мальчики и девочки. Посмотрите на нее.
Итак, это было великолепное создание, в которое так неотвратимо влюбился Квинн. Принцесса Мона из Мэйфейров. Кровь проникла до самых корней ее длинных рыжих волос, они были пышными и сияющими, и ее лицо было овальным с круглыми и улыбающимися щеками и губами, И ее глаза были очищены от всех болезней, эти бездонные зеленые глаза.
О, она была потрясена видениями Крови, конечно же, и кроме того, силой вампиров, что заполнила ячейки всего ее тела.
Но она стояла твердо и решительно, смотря на меня, без сомнений, настолько здоровая, насколько она когда-либо была, больничный халат стал слишком откровенным и натянутым для ее тела. Все это сочное и привлекательное тело было восстановлено.
Я отмахнулся от лепестков, которые прилипли ко мне. Я поднялся на ноги. Я еще испытывал головокружение, но быстро исцелялся. Мой ум был затуманен, и это было почти приятное ощущение, восхитительное размывание границ тепла и света в комнате, и у меня было стремительное, глубокое чувство любви к Моне и Квинну и глубокое чувство, что мы будем вместе долгое время, только мы втроем. Мы втроем.
В моем лихорадочном видении Квинн появился сияющим и верным. Это привлекло меня с самого начала знакомства с ним, земной коронованный принц, полный откровенности и самоуверенности... Любовь всегда спасет Квинна. Потеряв Тетушку Куин, он поддерживал любовь, которую он чувствовал к ней.
Единственное, что он ненавидел, он убил.
"Могу ли я дать ей мою кровь?" спросил он. Он приблизился ко мне, сдавил мое плечо и склонился надо мной нерешительно и затем поцеловал меня.
Как он смог отвести свой взгляд от нее, я не знал.
Я улыбнулся. Я получил свои плоды. Дядюшки Джулиена нигде не было, как я мог видеть.
"Нигде", откликнулся Квинн.
"Что ты сказал?" спросила сияющая новообращенная.
"Дядюшка Джулиен, я видел его", но я не должен был это говорить.
Внезапная тень появилась на ее лице. "Дядюшка Джулиен?"
"Но он был обязан", произнес Квинн. "На похоронах тетушки Куин я видел его, и это было так, как будто он предостерегал меня. Это была его обязанность, но имеет ли это значение сейчас?"
"Не давай ей свою кровь", сказал я Квинну. "Держите свои умы открытыми друг для друга. Конечно же, вы можете полагаться на слова, несмотря на то, что вы можете читать мысли друг друга, но не обменивайтесь кровью. Слишком много, и вы потеряете взаимную телепатию".
Она протянула свои руки ко мне. Я обнял ее, крепко стиснул, изумляясь силе, которую она уже получила. Я почувствовал себя униженным Кровью в большей степени, чем гордым из-за той чрезмерности, которую я применил во всем процессе. Я издал небольшой соглашающийся смешок, когда поцеловал ее, который она вернула в своем очаровании.
Если и была в ней такая черта, что могла сделать меня ее рабом, это были ее зеленые глаза. Я понял, насколько затуманены они были ее болезнью. И теперь, пока я обнимал ее, я видел россыпь веснушек на ее лице, и сверкание ее прекрасных белых зубов, когда она улыбалась.
Она была такой маленькой для всего ее магического здоровья и восстановления. Она привнесла нежность в меня, что могут немногие.
Но пора сворачивать эту восторженную речь. Как бы ни ненавидел я это. Пора решать практические вопросы.
"Ладно, моя любовь", сказал я. "Тебе предстоит испытать еще один приступ боли. Квинн доведет тебя до конца. Отведи ее в душ, Квинн. Но сперва, приготовь какую-то одежду для нее. Хотя, оставь это дело мне. Я скажу Жасмин, что ей нужна пара джинс и рубашка". Мона засмеялась почти истерически.
"Мы всегда обращаемся к смеси магии и земного", ответил я. "Привыкай к этому".
Квинн был серьезен и мрачен. Он подошел к столу, набрал на интеркоме номер кухни и отдал указание насчет одежды Большой Рамоне, сказав ей оставить ее прямо перед дверью. Так, хорошо. Все роли в Блэквуд Мэнор разыгрывались без помех.
Затем Мона, ошеломленная и мечтающая, спросила, могут ли ей принести белое платье, или возможно белое платье можно достать внизу в комнате тетушки Куин.
"Белое платье", произнесла Мона так, как будто была поймана в сети, такие же сильные как ее внутренние картины утопающей Офелии. "И чтоб там были кружева, Квинн, кружева, чтоб никто не понял, что я одевала..."
Квинн позвонил по интеркому еще раз, отдал указания, "Да, кружева тетушки Куин, принесите их все наверх. Все белое", сказал он Большой Рамоне. Его голос звучал тихо и терпеливо. "Ты знаешь, что Жасмин не одевается в белые платья. Да, для Моны. Если мы их не используем, они все испортятся. На чердаке. Тетушка Куин любила Мону. Перестань плакать. Я знаю. Знаю. Но Мона не может ходить в этом ужасном больничном халате. И когда-нибудь, пятьдесят лет спустя Томми и Джером распакуют всю эту одежду, и не будут знать, что с ней всей делать и... просто принеси что-нибудь наверх сейчас".
Когда он повернулся назад, он остановил свой взгляд на Моне и взглянул на следы укуса так, как будто не мог поверить в то, что он видит, несмотря на то, что он только что понял, что случилось, что мы сделали. Он прошептал что-то о белых кружевах. Я не хотел читать его мысли.
Затем он прошел вперед и заключил Мону в свои объятья.
"Это свойственное смертным умирание, Офелия, оно не будет долгим", сказал он. "Я войду в поток с тобой. Я буду держать тебя.
Мы будем вместе читать стихи. И после этого, больше не будет боли. Только жажда. Но никакой боли". Он не мог держать ее достаточно близко.
"И я всегда буду видеть так, как сейчас?", спросила она. Слова о смерти ничего не значили для нее.
"Да", сказал он.
"Я не боюсь", сказала Мона. Она догадывалась об этом.
Но пока она не осознавала, что в действительности произошло. А я знал в своем сердце, сердце, которое я закрыл от Квинна, мысли которого она не могла читать, что она в действительности не согласится с этим. Она не способна на это.
Что это значит для меня? Почему я придавал такое большое значение этому? Потому что я погубил ее душу, вот почему.
Я привязал ее к Земле тем способом, которым мы все были привязаны, и теперь я должен видеть, что она станет тем вампиром, которого я видел в своих самых сокровенных мечтах. И когда она окончательно станет той, которой должна стать, она может сойти с ума. Что я говорил о Меррик? Те, что стремились к этому сходили с ума быстрее, чем те, кто были украдены, как я.
Но на подобные размышления не было времени.
"Они здесь", сказала она. "Они внизу. Ты слышишь их?". Она была встревожена. Как и всегда в случае свежеперерожденных, все ее эмоции были преувеличенными.
"Не бойся, прелестное дитя", сказал я. "Я справлюсь с ними".
Мы говорили о шуме, раздающемся в гостиной внизу. Отличительная черта Мэйфейров. Жасмин в раздражении ходит туда-сюда. Маленький Джером, пытающийся скользить по закрученным перилам. Квинн тоже мог слышать все это.
Там была Роуан Мэйфейр и отец Кевин Мэйфейр, священник для любви к Небесам, прибывшие с машиной скорой помощи и медсестрой, чтобы найти Мону и вернуть ее в госпиталь, или как минимум определить, жива она еще или мертва.
Так все и было. Я сделал это. Так почему бы им не получить требуемого. Они думали, что Мона уже мертва.
И они были правы. Она мертва.

Чувствую, что после этой книжки, у меня отпадет желание что-либо еще читать)

Добавлено:
Постараюсь переводить по 30-50 абзацев ежедневно, т.е. если поддерживать темп, то 4я глава будет готова дней через 5

4 глава:
Скрытый текст

4

Я отпер дверь спальни.
Большая Рамона стояла там подобно стогу в белой одежде.
Квинн и Мона исчезли в расположенной рядом ванной комнате.
"Ты хотел, чтобы это произошло с бедным дитя?", сказала Большая Рамона. Хрупкая женщина, седая, миловидная, в накрахмаленном белом фартуке. (Бабушка Жасмин). Глубоко обеспокоенная. "Итак, ты просто забрал все это, я все сложила!" Я отступил, чтобы позволить ей пройти в комнату и положить кучу на усыпанную цветами кровать. "Итак, здесь белье и наволочки", объявила она. Она покачала головой. В ванной бежал душ.
Она пропустила меня, когда выходила, издавая тихое ворчание.
"Я не могу поверить, что эта девочка все еще дышит", сказала она. "Это просто чудо. И ее семья там внизу и преподобный Кевин принес елей. Да, я знаю, что Квинн любил эту девочку, но где в Евангелие говорится, что вы пустите мертвеца в свой дом, и что мама Квинна заболеет, вы знаете об этом, она сбежала куда-то, знаете ли вы об этом, Пэтси появлялась и сбегала снова и снова - "(Нахлынули воспоминания о Пэтси, матери Квинна - кантри-певичке с накладными волосами и крашеными ногтями, умершей от СПИДа в спальне напротив, которая никогда больше не оденет свою бахромчатую кожаную одежду и высокие сапоги, никогда не сделает яркий макияж и никогда больше не уйдет. Просто прекрасная на кушетке в ночной сорочке, когда я последний раз видел ее, женщину, полную иррациональной и всепоглощающей ненависти к Квинну, одного из выживших близнецов. Ей было 16, когда родился Квинн. Теперь почившей), " - и убежавшая от врачей, больная она и была. О, Пэтси, Пэтси, и тетя Куин лежит в могиле, и теперь это рыжеволосое дитя приходит сюда, говорю я вам!"
"Ладно, а может, Мона умерла", сказал я, "И Квинн омывает ее труп в ванной."
Она разразилась смехом, закрывая рот рукою.
"Ох, ты дьявол", сказала она. "Ты еще хуже, чем Квинн", она посмотрела на меня, хлопая своими блеклыми глазами, "но ты же не думаешь, что я не знаю, что они делают в душе вместе. И что если она умрет там, что тогда, мы будем вытирать ее полотенцами и выносить ее тело оттуда, как будто ничего не случилось?"
"Ну, в любом случае она будет чистой", сказал я, пожимая плечами.
Она покачала головой, пытаясь не рассмеяться слишком громко, и в приподнятом настроении она направилась назад в гостиную, смеясь и разговаривая сама с собой " ... и зачем его мать постоянно убегала, как больная собака, никто и не знал, где она была. И эти Мейфейры внизу, удивительно, что они не привели с собой шерифа." И она направилась в дальнюю спальню, Ангел Горячего Кофе, где Нэш и Томми разговаривали шепотом, и где Томми плакал из-за потери тетушки Куин.
Мне пришло в голову, относительно удивительной силы, которую я ценил во всех этих людях, что я понял, почему Квинн настаивал на том, чтобы остаться здесь, изображая из себя смертного так долго, как только мог, так как все Поместье Блэквуд держалось на нем.
Но нет времени на то, чтобы быть волшебником. Пора купить немного времени для Моны, время сделать ее отсутствие каким-либо образом приемлемым для ведьм внизу... Кроме того, я чувствовал любопытство в отношении созданий в спаренной гостиной, этих бесстрашных медиумов, что обманули смертных вокруг себя, так же, как делаем мы, вампиры, притворяясь полезными и нормальными человеческими существами в то время, как они содержат в себе кучу секретов.
Я поспешил спуститься по лестнице, подхватив крошку Джерома в его больших теннисных туфлях с перил как раз вовремя, чтобы спасти его жизнь, так как он был близок к падению с десяти футов на украшенный мраморной плиткой пол внизу, и отдал его в объятья очень встревоженной Жасмин; и затем, жестами показав ей, что все будет в порядке, я вышел навстречу свежему воздуху гостиной.
Доктор Роуан Мэйфейр, основательница и глава медицинского центра Мэйфейров, сидела в одном из кресел из красного дерева (картина девятнадцатого века в стиле Рококо, черный лак и бархат), и ее голова резко повернулась, будто ее дернули за веревку, когда я вошел.
На данный момент, мы уже видели друг друга прежде, как я упоминал, на похоронах тетушки Куин в церкви Успения Богоматери. В общем, я сидел на опасно близком расстоянии от нее, находясь на церковной скамье, прямо справа от нее. Но я был лучше замаскирован в тот раз обычной одеждой и солнечными очками. Сейчас она видела перед собой плохо воспитанного Принца в его длинном пальто и кружевах ручной работы. И я забыл надеть мои солнечные очки, что оказалось глупой ошибкой.
Я не успел тогда хорошо ее рассмотреть. Сейчас я обнаружил себя буквально очарованным, что не было слишком удобным, так как это я должен был очаровывать, как только наша беседа бы началась.
Ее худое овальное лицо было изящно высечено и было таким же чистым и свежим как у маленькой девочки и не нуждалось ни в чем для его дополнения, чтоб сделать его выдающимся, с этими огромными серыми глазами и холодными безупречными устами. Она была одета в строгий, серый шерстяной брючный костюм, с красным шарфом, обернутым вокруг ее шеи и подоткнутым под лацканы ее пиджака, и ее короткие белокуро-пепельные волосы, которые начинали виться прямо под мягкой линией ее подбородка.
Выражение ее лица было крайне драматичным, и я почувствовал непосредственное и стремительное зондирование моего разума, которое я хорошо заблокировал. Я почувствовал дрожь, пробежавшую по моему позвоночнику. Она производила это.
Она, конечно же, рассчитывала, что прочтет мои мысли, но не смогла. И она была не допущена к знанию о том, что произошло наверху. Ей это не понравилось. И если представить это более по-библейски, она была глубоко огорчена.
И будучи недопущенной к мыслям, она попыталась разобраться в моей внешности, не заинтересовавшись поверхностной эксцентричностью моего длинного пальто и моих грязных волос, а, заинтересовавшись элементами, которые были более присущи вампирам - едва различимым сиянием моей кожи и волнующей голубизной моих глаз.
Я должен начать говорить быстрее, но позвольте мне сперва поделиться с вами впечатлениями от моего мгновенного взгляда на другого Мэйфейра - Брата Кевина - который стоял у каминной доски, и был еще одним лицом, находящимся в комнате.
Природа наградила его теми же чертами, что и Мону - глубокими зелеными глазами и рыжими волосами. По правде говоря, он мог быть ее старшим братом, гены были настолько схожими, и он был моего роста, шести футов, а также хорошего телосложения. Он был одет в церковное облачение черного цвета с белым римским воротничком. И он не был ведьмой, как была Роуан, но он был больше чем простым медиумом, и я мог легко его прочесть: он думал, что я странный и надеялся, что Мона была уже мертва.
Я вспомнил его на похоронной мессе в его готическом облачении с потиром в руках. Это моя кровь. По причинам, которые я, возможно, не могу объяснить, я внезапно перенесся в мое детство в деревню во Франции, в старинную церковь, где деревенский священник говорил те же самые слова, держа потир в руках, и на некоторое время я потерял восприятие всего (времени и пространства). Другие смертные воспоминания представляли опасность, усовершенствовавшись в цвете и ясности. Я видел монастырь, в котором я учился, был таким счастливым, и где я хотел стать монахом. О, это было отвратительно.
И с другим приступом дрожи, я понял, что доктор Мэйфейр поймала эти образы из моего разума, прежде чем я его вновь заблокировал.
Я стряхнул эти мысли, на мгновение, почувствовав недовольство из-за того, что гостиная была наполнена тенью. Затем мои глаза нашли в пустоте фигуру дядюшки Джулиена, объемную и совершенно цельную в сером, подчеркивающим стройность фигуры, костюме, он стоял в дальнем углу, скрестив руки, смотря на меня с неприязнью. Он был слишком реальный и слишком яркий.
"Что с тобой случилось?" спросила доктор Мэйфейр. Ее голос был глубоким, сиплым и чувственным. Она все еще сверлила меня взглядом.
"Вы не видите здесь никаких призраков, не так ли?" Выпалил я не подумав, призрак просто стоял там все это время и я понял, что, конечно же, они не видели его, никто из них. Это яркая и содержательная угроза относилась ко мне.
"Нет, я ничего не вижу," быстро ответила Роуан. "В этой комнате находится призрак, которого я должна увидеть?"
У женщин с такими сиплыми голосами есть поразительные преимущества.
"Здесь есть свои призраки," понимающе сказал брат Кевин. Американский акцент. Бостон. "Как друг Квинна, я думаю, вы знали."
"О, я знаю, да," сказал я. "Но я никак не могу привыкнуть к ним. Призраки пугают меня. Как и ангелы."
"И не занимались ли вы экзорсизмом, чтобы избавиться от Гоблина?" спросил священник, застав меня этим вопросом врасплох.
"Да, и это помогло," сказал я, довольный развлечением. "Гоблин покинул этот дом, и Квинн свободен от него впервые в своей жизни. Мне интересно, что это будет значить для него."
Дядюшка Джулиен не двигался.
"Где она?" спросила Роуан, имея ввиду Мону, кого же еще?. "Она желает остаться здесь," сказал я. "Видите ли, все просто." Я пересек комнату и присел на кресло спиной к торшеру, частично скрываясь в тени, так, что я мог видеть всех, даже мою немезиду. "Она не желает умирать в медицинском центре Мэйфейров. Она преодолела на лимузине весь путь сюда. Вы знаете Мону. И она с Квинном наверху. Я хочу, чтобы вы доверяли нам. Оставьте ее с нами.
Мы позаботимся о ней. Мы можем позвать старую сиделку Тетушки Куин, чтоб она нам помогла."
Роуан смотрела на меня так, словно я потерял разум.
"Ты представляешь, как сложно вам будет?" спросила она. Она вздохнула, показывая тем самым сильную усталость, но только на мгновение. "Представляешь ли ты, какие трудности вас ждут?"
"Вы привезли с собой кислород и морфин, не так ли?" Я бросил взгляд поверх плеча в направлении машины скорой помощи, находящейся снаружи. "Оставьте их. Синди, сиделка, знает, как их использовать."
Роуан подняла брови. Опять та же усталость, но ее сила была велика. Она пыталась разгадать меня. Абсолютно ничего во мне не пугало и не отталкивало ее. Я посчитал ее привлекательной.
В ее глазах светился безграничный интеллект.
Квинн, возможно не может понять, что ему предстоит," мягко сказала она. "Я не хочу причинять ему боль. Я не хочу, чтобы она умирала, испытывая невыносимую боль. Сопроводишь ли ты меня?"
"Конечно, я сделаю это," сказал я. "Поверь мне, что мы позовем тебя, когда придет время."
Она склонила голову, но только на секунду.
"Нет, нет, ты не понимаешь," сказала она, хриплый голос выражал участие. "Не существует разумного объяснения тому, что она все еще жива на данный момент."
"Это ее желание," возразил я. Я говорю вам правду, нет причин тревожиться о ней. "Она отдыхает, освобожденная от боли" произнес я.
"Это невозможно," прошептала Роуан.
Что-то промелькнуло в выражении ее лица.
"Кто ты?" спросила она, этот глубокий голос подчеркивал ее серьезность.
Я был околдован. Я не мог освободиться от нее. Я опять почувствовал дрожь. Комната была слишком темной. Я хотел попросить Жасмин зажечь люстру.
"Мое имя не имеет значения," сказал я, но говорить было трудно... Имело ли это отношение к этой женщине? Почему ее красота была настолько дерзкой и угрожающей? Я хотел рассмотреть ее душу, но она была слишком умной и не допустила этого. Однако я почувствовал ее тайны, настоящий клад, и я почувствовал волнующую связь между ребенком - чудовищем, что Мона раскрыла мне, когда я сделал ее вампиром, и другими вещами.
Я внезапно понял, что эта женщина утаивала что-то ужасное в своем сознании, что главной чертой ее характера была эта тайна и ее совесть, и огромный конфликт, коренящийся в ее блеске и чувстве вины. Я хотел знать это, что бы она ни прятала, узнать хотя бы на минуту, найти это в ее душе. Я бы отдал все.
Она отвернулась от меня. Я невольно смутил ее взглядом и потерял контакт, а она молча нащупывала, и я почти увидел это: власть над жизнью и смертью.
Брат Кевин заговорил:
"Я должен увидеть Мону, прежде чем мы уйдем," сказал он. "Я должен поговорить с Квинном об экзорсизме. Прежде я видел Гоблина, как вы понимаете. Я заинтересован в них обоих. Вы должны сказать Моне, что мы здесь."
Он расположил кресло напротив меня, а я даже не заметил этого. "Наверно, мы оба должны увидеть ее," обратился он к Роуан. "Тогда мы сможем решить, как поступить." У него был тихий голос, безупречный для священника, робкий, однако совершенно естественный.
Я перевел взгляд на него, и мне показалось на мгновение, что я обнаружил хранилище общих тайн, вещей, что они все знали, эти Мэйфейры, вещей о которых они не могут говорить, того, что так тесно связано с их богатством и их корнями, того, что они никогда не смогут перерасти, вычеркнуть или преодолеть. В отношении Брата Кевина это было вдвойне тяжелей, так как он являлся исповедником семьи, связанным святой клятвой, а также ему говорили о вещах, в которые он недостаточно верил, и это основательно изменило его.
Но он также знал, как блокировать свой разум. И вновь, когда я зондировал его, все что я увидел, было то приносящее боль воспоминание о моем школьном обучении, о моем сильнейшем желании быть хорошим. Эхо моего собственного внутреннего голоса вернулось ко мне. Я ненавидел это. Уберите это прочь! Это нанесло мне удар, острый и тяжелый, мне давалось так много возможностей спасти мою душу, что вся моя жизнь строилась вокруг этих возможностей! Такова была моя природа - ходьба от соблазна к соблазну, не грешить, но быть спасенным.
Я никогда прежде не видел мою жизнь под таким углом.
Тот оставшийся в далеком прошлом мальчик, Лестат, борись бы он достаточно активно, мог бы стать монахом.
"Проклятый!" прошептал призрак.
"Это невозможно," сказал я... "Невозможно увидеть ее?" произнесла Роуан. "Ты ведь несерьезно?"
Я услышал тихий смех. Я повернулся в кресле.
Вдали справа от меня смеялся призрак. "И что теперь ты собираешься делать, Лестат?" спросил он.
"В чем дело?" спросила Роуан. "Что ты видишь?"
"Ничего," ответил я. "Вы не можете увидеть ее. Я обещал ей. Никто не поднимется наверх. Ради Бога, оставьте ее одну." Я вложил в это всю силу моего убеждения. Внезапно я почувствовал безысходность. "Позвольте ей умереть так, как она сама желает, из любви к Небесам. Отпустите ее!"
Она пристально посмотрела на меня, посмотрела, демонстрируя душевное волнение. Безмерное внутреннее страдание вдруг отразилось на ее лице, как будто она не могла больше скрывать его, или как будто моя собственная вспышка, уже ослабленная, зажгла слабое пламя внутри нее.
"Он прав," сказал Брат Кевин. "Но вы понимаете, мы должны остаться здесь."
"И это не займет много времени," сказала Роуан. "Мы спокойно подождем. Если ты не желаешь видеть нас в доме..."
"Нет, нет, конечно, оставайтесь," сказал я. "Господи!"
Опять послышался призрачный смех.
Твоя гостеприимность презренна!" сказал Дядюшка Джулиен. "Жасмин даже не предложила им крекер или стакан воды. Я потрясен."
Я был сильно позабавлен этим, и я сомневался в истине произнесенного. Я был взволнован этим и пришел в ярость! В этот же момент я услышал кое-что, что-то, что не мог слышать никто в комнате, кроме, возможно, смеющегося призрака. Это был звук плача Моны, нет, даже скорее, рыдания. Я должен был возвращаться к Моне.
Все в порядке, Лестат, будь монстром. Выгони самую интересную женщину, которую ты когда-либо встречал, прочь из дома.
"Послушайте меня, вы оба," сказал я, пристально глядя на Роуан, и затем мельком взглянув на Брата Кевина. "Я хочу, чтобы вы отправились домой. Мона такой же медиум, как и вы. То, что вы находитесь здесь, внизу, доставило ей ужасное душевное страдание. Она чувствует это.
Она чувствует это. И это доставляет ей боль." (Все это было правдой, не так ли?) "Я собираюсь подняться наверх и успокоить ее. Пожалуйста, уйдите. Это то, чего она хочет. Это то, что даст ей силу справиться. И я вам обещаю, что я поставлю вас в известность, как только все закончится. Пожалуйста, уйдите."
Я поднялся, и взял руку Роуан в свою для того, чтобы помочь ей подняться из кресла... "Ты совершенный деревенщина," сказал призрак с отвращением.
Брат Кевин тоже поднялся.
Роуан пристально смотрела на меня, пронзая взглядом. Я провел ее в коридор и до парадного входа, а священник последовал за нами. Верьте мне. Поверьте, что это то, чего желает Мона.
Могли ли они слышать рыдания Моны теперь?
Не отводя взгляда от Роуан, я открыл входную дверь. Поток летней жары, запах цветов. "Вам пора," сказал я.
"А кислород, морфин," произнесла Роуан. Такой голос называют хриплым. Он такой соблазнительный. И за ее тонкими нахмуренными бровями находилось это противоречие, эта непризнанная и грешная сила. Что она из себя представляла?
Мы стояли на парадном крыльце, словно карлики под колоннами. Пурпурный свет неожиданно успокаивал, и мгновение потеряло свою гармонию. Это было словно вечный сумрак здесь, в этой местности. Я мог слышать ночных птиц, отдаленное волнение вод на болоте.
Брат Кевин отдавал указания санитарам. Они принесли припасы.
Я не мог сбежать от этой женщины. Что я говорил ей? Призрак смеялся. Я был сбит с толку.
В чем твой секрет?
Я почувствовал физический толчок, словно она вытянула обе свои руки и положила их мне на грудь, пытаясь сдвинуть меня назад с того места, где я стоял. Я увидел призрака за ее плечом. Этот толчок исходил от нее. Он должен был исходить от нее.
Ее лицо было высечено с враждебной красотой.
Она вскинула голову, позволив волосам упасть на ее щеки.
Она сузила глаза. "Позаботься о Моне ради меня," сказала она. " Я люблю ее всем моим сердцем. Ты не можешь знать, что значит для меня то, что я потерпела неудачу с ней - что все мои таланты, все мои средства..."
"Конечно. Я знаю, как ты любишь ее," сказал я. "Я люблю ее, и я едва ее знаю." Это был лепет. Эта женщина страдала. Страдал ли я? Призрак обвинял меня. Высокий мужчина прямо за ней, но она чувствовала его... Чем же являлось то, что проскальзывало из ее сознания к моему? Что-то настолько страшное, что оно придавало форму всему ее существованию; и она чувствовала это настолько сильно в этот момент. Я забрал жизнь.
Я содрогнулся. Ее глаза не позволяли мне сдвинуться.
Я забирал жизни опять и опять.
Санитары проскользнули мимо с дополнительным оборудованием. Свежий воздух хлынул потоком из открытой парадной двери. Жасмин была здесь. Призрак уверенно стоял на месте. Мне показалось, что изгиб ветвей деревьев ореха пекана, граничащих внизу с усыпанной гравием подъездной дорожкой имел какое-то значение, тайное сообщение от Лорда Вселенной, но какое?
"Подойди ко мне," сказал я Роуан. Жизнь, основанная на страдании, на искуплении. Я не мог вынести это, я должен был коснуться этого, охватить это, спасти.
Я обнял ее, Боже прости меня, целуя ее щеки, а после и губы. Не волнуйся за Мону.
"Ты не понимаешь," прошептала она. На мгновение я увидел больничную палату, пыточную камеру из механизмов и чисел пульсаций, блестящие пластиковые пакеты, подающие питание по свисающим трубкам, и рыдающую Мону, рыдающую также как и сейчас, и Роуан, стоящую в дверном проеме. Почти использующую силу, почти убившую.
"Да, я понимаю," сказал я. "И это было не подходящее время, и она желала вернуться к Квинну," прошептал я в ее ухо.
"Да," произнесла она, и на ее глазах показались слезы, "и я испугалась ее. Понимаешь. Она знала, что я собираюсь сделать, она знала, что у меня есть сила, это выглядело бы как сердечный удар при вскрытии, просто удар, но она знала! Я почти... Я внушила ей ужас. И..."
Я крепко прижал ее к себе. Я задержал дыхание.
Я исцеловал ее слезы. Я хотел бы быть святым. Я желал быть священником, что стоял у машины, ожидая ее, делая вид, что он не видел наших поцелуев. Каковы были поцелуи? Смертные поцелуи? Я вновь поцеловал ее в губы. Смертная любовь такая сильная, несмотря на оглушающее желание соединения крови, не ее смерть, нет, Боже, нет, лишь узы крови, постижение. Кем являлась эта Роуан Мэйфейр! Я чувствовал головокружение.
И призрак за ней смотрел на меня так, словно он призывал Преисподнюю ниспослать свои силы против меня.
"Как ты могла знать, когда был верный момент?" ответил я. И истина заключается в том, что ты не сделала этого. И теперь она может провести время с Квинном." Ох, такой лживый эвфемизм для того, кто ненавидит все эвфемизмы, на что есть свои причины. Я целовал ее решительно и страстно и чувствовал, что ее тело успокаивается, почувствовал ее соединение со мной на мгновение, и затем вспышку ледяного холода, когда она отстранилась... Она торопливо спустилась по ступенькам, ее шаги были едва слышны. Брат Кевин держал дверь машины открытой для нее. Машина скорой помощи уже отправилась обратно. Она повернулась и посмотрела на меня, а затем она помахала мне рукой.
Такой нежный и неожиданный жест. Я почувствовал, что мое сердце стало огромным и стало биться слишком часто для меня.
Нет, моя дорогая. Ты не убила ее. Это сделал я. Я убил ее. Я виновен. И она опять рыдает. И призрак знает об этом.

Чувствую себя писателем фанфиков. Выпуск глав периодичен. И я еще дописываю мысли Энн Райс)

Прошу не выкладывать данные главы ни на каких страницах, пока она не завершена, ибо закон об авторских правах еще никто не отменял.