Иисус

Здравствуйте, меня зовут Дима, фамилия моя не важна. Когда вы будете это читать, то я буду смотреть на мир с небес, или куда там попадают самоубийцы. Ни в коем случае не думайте, что это исповедь раскаявшегося грешника, это признание обвиняемого в любви, в счастье, в свободе.
Мне 20 лет, я не слишком усердный студент - психолог, это лучшее из доступного. В литературный мне даже не стоило и попробовать, а все остальное слишком скучное и пресное, как постная еда.
Да и сам мир давно уже не блистает всеми красками, от сияния его уже не ждешь, затаив дыхание, чуда. Смешно, скука - болезнь стариков одолела меня ровно в 16 лет, после первого достойного рассказа. Наивная и корявая писанина в потрепанной общей тетради открыла мне мир фантазий, облеченный в чернильную плоть выведенных на бумаге букв.
Да, конечно, сейчас не принято радоваться жизни. В большинстве компаний русской богемы со средним возрастом от 17 лет до 21 года фраза: "я счастлив" может выдать в вас глупое и неотесанное быдло, ручаюсь, отношение к вашей скромной персоне очень сильно испортится. В нашем маленьком мирке эстетствующих декадентов и инфантильных гениев, философствующих пьяниц и накуренных проповедников вы не протянете и недели. Мы были абсолютно замкнуты и как следует проварились в собственном соку, пока наши пути не разошлись.
Новички приходили и тут же уходили, как песок в решете, не выдерживая безумного неровного ритма нашей жизни. Я чувствовал себя в компании как рыба в воде, зная, когда можно горько ухмыльнуться, а когда громко, истошно ржать. В один день мне удавалось сменять и отыгрывать по многу образов: от застенчивого поэта и горячего безумца. Меня и терпели то как клоуна, а мне так было очень удобно, ведь жизнь в строгой семье скомкала мои мечты до манипуляций и банальной власти, пусть даже из-за прибитых амбиций я сам чаще принимал роль марионетки.
Черт побери, сколько же мне охота вам рассказать, о семье, о школьных годах, о первой любви, да обо всем хоть сколько - нибудь мне важном. Вот и выходит на бумаге, как и в жизни: скачешь с одного на другое, а долго задержаться то и не можешь.
В тот день мой старый мирок разрушался и прежние мечты были погребены по обломками воздушных замков. В моей компании посчитали меня отмершей плотью и просто вышвырнули на улицу, даже не подозревая, что это послужило для них началом конца. Перед уходом я бросил тетрадь с наблюдениями к ним на стол, и ушел, унося с собой их дружбу и бутылку портвейна. Вроде бы все хорошо, но идти было некуда,и пришлось экзекутировать спиртное прямо в лифте. После этого пол стал мягче, мир приветливее и теплее, а каждая стена норовила меня обнять и прижать к себе. Странное на самом деле состояние, мысли выстраивались в четкие цепочки, правда без какой-либо логики, но какого черта? Я сидел на лавке и разговаривал с рисунком в тетради до тех пор, пока меня не окликнула милая девушка, чем - то напомнившая мне парня, а может это и был парень, нынешним субкультурам не очень свойственно ярко выраженное половое различие.
- С вами все в порядке? - тихо спросила она. Я попробовал сконцентрироваться на листке, и спросил:
- это Ангелы поют в моей голове, или белая пришла? - хотя, наверно, фонетика была безбожно искорёжена. Она даже не сказала мне ни слова, просто села рядом и обняла, крепко и осторожно, а я рассуждал на Бегбедеровские темы, спорил с Эйн Рэнд о вечных ценностях и подпевал Егору Летову, умудряясь при этом не издавать ни единого звука, если только не считать сосредоченного равномерного сопения.
Прошло до черта много времени, прежде чем до меня дошло, что я не один на празднике жизни, и мы одновременно смотрели друг другу в глаза, ни говоря не слова. Её лицо, смутно знакомое, о ком - то мне напомнило, но воспоминания рассыпались битым стеклом, оставляя россыпи обжигающих неясных образов. Она была совсем еще ребенком. Я собрался с мыслями, напрягся и более менее внятно прошептал единственную вещь, что пришла в голову:
- милое созданьице, вас же можно любить? - а она захихикала, и встала, потянув меня за собой. Надо сказать, красота действия была подпорчена так некстати подкоссившимися ногами и крепким поцелуем с изрядно промерзшей землей. Подобно червяку, я, барахтаясь, перевернулся на спину и увидев её ярко голубые, цвета мечты, глаза, засмеялся. Все вокруг стало таким добрым и красивым, что даже не хотелось жить.
Вторым чудом в тот день было то, что мы попали в квартиру, точнее в мою комнату. Посмотрев на заклеенные Парижскими пейзажами окна, она наконец представилась:
- зови меня Атлантида. - или это я так её назвал, сейчас уже и не вспомнить. К счастью плакаты с красотами Парижа не просвечивали, а я уже приходя в себя, смог в блаженном полумраке расслабиться и попробовал понять хоть что-нибудь, но ни черта не выходило, и оттого все обретало таинственный шарм сновидения.
- Мы знакомы? - самый очевидно бредовый вопрос, что смог спросить пьяный мечтатель. Поцелуй вместо ответа, какой же сладкий, как и неопределенный. Это значило да, но в глазах читалось нет, и это настораживало. В груди начинало ворочаться пожирающее радость существо, а она извинившись, вышла из комнаты.
Как я мог тогда заснуть? Провалившись в глубокий сон без сновидений я упустил момент вознесения моего ангела - хранителя на небеса, ведь Атлантида не могла быть никем иным, хотя вы же поймете...
Проснулся я поздней ночью, когда её тело уже приняло страшный синевато-смертельный оттенок. На кухне висела она в легком белом платье, с порезанными венами, кровью на полу и старательно выведенной кровавой надписью на столе: прости, я не хочу выбирать.
Тогда я еще не понял до конца заложенного в эту преисполненную пафосной возвышенности фразу и шатаясь, вышел на лестничную клетку. Дверь была приоткрыта, а у лифта сидел небольшой паренек, он дрожал и нервно кусал окровавленные губы, а увидев меня, кинулся с кулаками, хрипя, что-то о синдроме Туррета и моем скотстве. Я не хотел причинять им вред! Слышите! Вы несомненно осудите меня, но это было инстинктивно! Я оттолкнул его от себя, как надоедливого котенка, а он... Он шептал, что я убил его любимую, что сводил её с ума одним своим видом, даже не зная о её существовании... Я возненавидел его и хотел лишь, что бы он заткнулся... Железные набойки на носках моих любимых козаков оборвали его на полуслове и раздробили нижнюю челюсть. Легкий вроде бы удар оказался роковым в этой истории.
Теперь все выкристаллизовывалось с убийственной ясностью, как и то, что на меня повесят двойное убйство.
К счастью у меня есть ключи от двери на крышу. Прощайте те, кто когда-нибудь это прочитает, а мне надо идти на самую важную, теперь встречу с землей. Надеюсь я был не слишком плохим рассказчиком.