"Случилось в ту пору в Коринфе философ Деметрий, постигший всю силу кинической науки — впоследствии Фаворин не без похвалы отзывался о нём во многих своих трудах. Приверженность упомянутого Деметрия к Аполлонию была, говорят, точь-в-точь такова, как приверженность Антисфена к мудрости Сократовой: он следовал за Аполлонием, жаждал его поучений, внимая его речам и, увлекая к нему достойнейших из собственных своих почитателей, в числе коих был и ликанец Менипп — двадцати пяти лет, разумения изрядного, а телом столь совершенный, что уподоблялся обличьем прекрасному и благородному ристателю. В этого Мениппа была, как мнилось многим, влююлена некая чужестранка; казалась она миловидна и ласкова, да притом говорила, что богата,— а на деле ни одно из этих свойств не было правдою, но всё было одно наваждение. И вот как-то раз, когда Менипп в одиночестве шёл по Кенхрейской дороге, явилась ему нежить, видом женщина, и женщина эта схватила его за руку, твердя, что давно-де его любит, а сама-де финикиянка и живёт-де в предместье Коринфа — и, действительно, назвала одно из предместий. "Приходи вечером,— уговаривала она Мениппа,— и послушаешь, какие песни спою я тебе, и вина отведаешь, какого в жизни не пил, и никакой соперник тебя не потревожит — буду я, красавица, с тобою, красавцем". Юноша согласился, ибо не только любомудрию (философии — прим.авт.) был предан, но и к любострастию склонен; итак, он пришёл к ней на закате, а затем стал частенько навещать её вроде бы для забавы, отнюдь не понимая, что связался с нежитью. И вот Аполлоний, глянув на Мениппа, словно ваятель, создал мысленное изображение юноши, проник в его сущность и обратился к нему с такими словами: "Ты, без сомнения, красавец и приманка для красоток, однако сейчас сохнешь по змее, а змея — по тебе". И заметив удивление Мениппа, он добавил: "Женщина эта тебе в жёны не годится. Да и зачем? Уж не думаешь ли ты, что внушил ей страсть?" — "Клянусь Зевсом! — воскликнул тот.— "Она расположена ко мне так, словно влюблена!" — "И ты намерен на ней жениться?" — "Да, ибо приятен союз с любящей супругой". Тогда Аполлоний спросил, на какой день назначена свадьба. "Свадьба назначена без отлагательства, отвечал Менипп,— скорее всего завтра". Аполлоний дождался свадебного пира и, представ перед только что сошедшимися гостями, спросил: "Где же прелестная хозяйка, ради которой вы явились сюда?" — "Вот она", и с этими словами Менипп, покраснев, вскочил с места. "А серебро и золото, и всё прочее, чем разубран покой, — кому из вас принадлежит?" — "Жене, ибо всё моё имущество — вот!" — и Менипп указал на своё рубище. Тогда Аполлоний обратился к гостям: "Знаете ли вы сады Тантала, кои присутствуя, отсутствуют?", — "Знаем из Гомера, отвечали те,— ибо в Аид нам спускаться не случалось". — "Точно как упомянутые сады, — продолжал Аполлоний,— следует вам понимать и всю эту роскошь,— не как действительность. Вникните же в сказанное мною! Эта вот ласковая невеста — одна из эмпус, коих многие полагают упырями и оборотнями. Они и влюбляются, и любострастию привержены, а ещё пуще любят человечье мясо — потому-то и завлекают в любострастные сети тех, кого желают сожрать". — "Придержи язык и убирайся!" — закричала невеста и, притворясь, будто услышанное ей противно, принялась насмехаться над философами, которые-де вечно болтают всякий вздор. Однако тут золотые кубки и мнимое серебро словно ветром сдуло, вся утварь скрылась с глаз долой, все кравчие, повара и вся прочая челядь исчезли, посрамлённые Аполлонием,— и тогда нежить, прикинувшись плачущей, стала умолять не мучить её и не принуждать к свидетельству о подлинной своей природе, но Аполлоний был твёрд и не отпускал. И вот она призналась, что она и вправду эмпуса и что хотела откормить Мениппа удовольствиями себе в пищу, ибо в обычае у неё выбирать в пищу прекрасные и юные тела ради их здоровой крови."
Флавий Филострат "Жизнь Аполлония Тианского", 4.25