Это все, что я могу для вас сделать.

[Dee]

They Said The Hell's Not Hot

Да я могу хоть каждый день проходить мимо этих домов к третьему дому, гле меня ждут с едва скрываемым нетерпением. Раньше было не так: дом, параллельный улице Вавилова, пятиэтажка, был гостеприимен мне, и дом, перпендикулярный Лазаренко, всегда ждал меня по вечерам. В первом доме живет подруга, наверное, все-таки, бывшая, а во втором парень, которого можно смело отнести в ту же категорию.
И что я могу сделать, я могу темным вечером выйти из дома номер 16 и пройти прямо или назад и... никого не встретить. Не я жажду встречи, что-то во мне, еще не забывшее и наивное.
Я перебираю пальцами воображаемую гитару, как будто я когда-то горела желанием научиться играть.
Здесь так темно, у них тут центральные трущебы с ограниченным составом фонарей, а в очках еще легче застать меня врасплох появлением из темноты.
Я могу проходить мимо этих домов, где живут мои бывшие друзья, сколь угодно близко, но вы думаете, мы хоть раз пересеклись? Это бывало столько раз, что я начинаю сомневаться, что они вообще продолжают тут жить.
Я спотыкаюсь на каменной кладке как раз на самом печальном "Waiting". В какой-то момент мне становится подозрительно страшно.
Знаешь, не о всяком можно думать как о бесполезно ушедшем. Зачем я пьяной походкой продираюсь через чей-то яблоневый сад?
Я ведь могу обозлиться прямо сейчас ибросить все и уйти. Это ведь всего лишь "just another funeral".
А ведь каждый из них, наверное, думает, что я сделала им что-то плохое. И я тоже теперь начинаю так думать...
Ах, мне снился такой потрясающий сон. Опять супермаркет, но в этот раз знакомый, и я где-то шлялась всю ночь, прямо до мокрого, только вылупившегося утра... И по дороге другой человек, шикарно одетый итальянский музыкант из фильма, а по совместительству знакомый панк Урка, ибо они были так похожи, что слились в одно, и он куда-то спешил, да и я тоже, и вышло из этой спешки то, что мы играли в траве и дрались, и я смеялась, как будто это продолжилось в мимолетный роман, и все это было так быстро, достаточно, чтобы ему снова в спешке уйти, а мне подумать, что вот такими и должны быть необязательные отношения, а еще это просто замечательная ночь, так, мне до утра нужно найти свое пальто, а то они уже прячут его где-то полгода....
Я снова тихонько скрипуче напеваю Мэнсона на середине Освещенной дороги. Взвод неподвижных фонарей смотрит укоризненно, но мне все равно, как тогда, в затертых воспоминаниях, когда я делала это каждый вечер. О, вонпир. И закидываю голову назад, и выгибаюсь, и в руках у меня чужая гитара, и мой силуэт мстит безучастным звездам, одним и тем же тогда, когда нас не было и таким же, когда нас не станет.
Мертвые улицы пугают по-Паланиковски. Именно он дал мне эти улицы, чтобы я знала, что скрывается в самых темных углах и чем отмыть кровь с белой рубашки, если что. А что дал Паланик ей? Не стоять же на пустом шоссе, как идиоту вглядываясь вдаль, видя не фары машин, а картинки в своей голове. Твое лицо в этот момент выглядит совсем по-другому.
Нас никто не заставлял казаться слабыми и безвольными. Я вижу твое окно, я знаю, где ты живешь, но, вот что, так не бывает. Я все помню и ты все помнишь. Я бываю здесь так часто, и иду туда, чтобы чтобы о вас не помнить, что это уже абсурдно.
Просто еще одно воспоминание, пробка. у тебя еще вся жизнь впереди.
Вот чему хочу найчить тебя здесь, так это тому, что любое эфирное вещесто, такое, как мысли, страх, боль, или образы людей можно перевести в материальный эквивалент. В вещественное доказательство того, что они существуют. я не говорю, что ты что-то себе должен, я просто хочу указать тебе на практическую сторону дела. Все, что я перечислила, есть не более, и не менее, чем живая энергия, и она может либо сгореть в пустору, либо годами жечь тебя изнутри. Достаточно просто об думать об этом. Думать, пока занимаешься в спортзале, и гнев или страх дает тебе новые силы, думать, пока рисуешь - и это дает тебе еще глоток вдохновения. Думать об этом, пока идешь вперед и это дает тебе волю сделать следующий шаг. Превращая свой страх в кинетическую энергию.
Злись и дерись как зверь. Подчини себе свой страх. Думай о нем.
You gave your heart to someone else, а я нет. Скинни тоже все знал, он вообще все знает. Вам всем нельзя умирать, до тех пор пока... я под этими звездами несу всю эту чушь.

[Dee]

I

Солнце снова выглянуло из-за туч, окрасило горизонт в ярко-синий и осветило рыжие многоэтажки. Я вынырнула из недр дворов, намереваясь наклеить объявление на остановку. Солнце греет правое ухо, я слышу семенящее цоканье и оборачиваюсь: дамочка в куртке выгуливает черную таксу на воистину длинном поводке, что позволяет собаке равномерно гулять где ей вздумается в радиусе пяти метров от хозяйки. Все, вроде, довольны. Я улыбаюсь.

Остановка пуста, район мне попался спальный, номера автобусов – 11 и 29, 11 только по будням… на животе висит рюкзак, в нем открытая бутылочка клею, стопка объявлений, в руках кисточка. Начинаем.

Вымазывая очередную красочную бумажку, я уже мыслю о любопытных обитателях этого консервного района. ПМЖ, не хотите ли себе новые немецкие окна?.. пластиковые, качественные, угу. Думаю, надо бы еще с двух сторон, а то люди не имеют обычно привычки оборачиваться.. захожу с другой стороны, а там – что вы думаете? Маркером, на всю остановку накарябана святая уверенность в знании того, что любит делать Фуня и почем. Ниже в скобках было самодовольно отмечено RAP со звездочкой вместо А. Я скривилась: какой бы Фуня не была на самом деле, ей такие малолетние мнения не к лицу. Несколько крупных мазков, и немецкие окна залепили всю фунину воображаемую сущность, осталось только «Фуня любит». Я отступила полюбоваться: ай да немецкие окна! Всем окнам окна!

Желая проконтролировать безопасность фуниной репутации, я зашла за остановку. Здесь было примерно то же послание, что и там, но в укороченном варианте. Я залепила непристойность, и Фуня теперь могла иметь отношение разве что только к немцам. Как и щенячье RAP, на которое площади бумаги не хватило.

Я покосилась по сторонам. Пронеслось перед глазами: злые мальчишки, ржут над свежевыдуманным извращенством, точно вдвоем или втроем, чтоб не страшно и было перед кем выебнуться… и Фуня, грустно глядящая на остановку. Со слезами или просто злая. Мне должно быть все равно, но какого черта?. Нет.

Почти все равно. Отдерут же.

[Dee]

Яркие желто-красные листовки, подъезд первый, пятый; дома номер 14, 16 (бульвар Днепровский, впрочем, нихера не бульвар), на каждом подъезде наклеить по одному, минус сколько? В рюкзаке еще полторы сотни. Сколько секунд на одно? Порывы ветра не дают перевернуть лист, вымазанная в клей сторона никак не прилепится к дереву и ошметкам старой бумаги, вымазывает мне пальто.

Черрт!

Чистить поспешно рукав, в который раз уже. Солнце подло скрылось , серый ветер метет улицу.

Получилось. Перевернула, шмякнула о доску, разгладила выше уровня глаз. Годится.

Где бы еще прилепить.

Агаа, доска объявлений, большая, посреди двора и очень уместная. Гладкий асфальт, ну наконец-то. Качусь под уклоном вниз на роликах в пятках, ищу себе место. Рядом с курсами английского, пропавшей кошкой и прочим неброское, но живое «окна ПВХ». Машка… Машка расклеивает такие маленькие объявки, формат А6, черно-белый. Уже и телефонов не осталось, а висит. Привет тебе, Машка.

Клею свои яркие, приметные немецкие окна прямо на курсы английского. Обойдутся.

Машку однажды поймал милиционер за этим делом, спрашивает: «что такое?» а она ему – мне тринадцать лет, отпустите… Хотя ей 16 или 17. Сработало!.. Интересно, а что я скажу. Если что.

На первом подъезде дома девятнадцать Машка. И номер двадцать тоже. Ага. Ей платят еще десять тыщ за каждое окно, которое заказали по ее объявкам. Так она говорит. Здорово ей.

А я клею: на компьютеры, на дату отключения горячей воды, на ремонтные работы, привет Машка, на английский и математику…

А может, и не Машка. Может, она там не одна работает. Надо спросить в среду, была ли она в этом районе. Или не спрашивать. Пусть будет Машка.

Хрен с ней.