only a thief

[only a thief]

В этом году КПЧ собрали за три дня. Неслыханная скорость! Обычно Конференцию по Проблемам Человечества дай бог если за неделю собрать удается. Но в этот раз – особый случай…
Посмотреть на него приехали биологи ста шестидесяти стран. Профессор Эштерн, германец, американский специалист Джоуи и даже такие известные люди, как японский психолог Окавари и русский генетик Багров.
И все – только для того, чтобы увидеть одного-единственного паренька.
Айди.
Сверхчеловека.
- … генетики провели колоссальнейшую работу, переводя третью пару хромосом на нужный уровень и очищая ее от примесей… - монотонно бубнил ассистент, проводивший презентацию.
Багров поднял руку.
- …следовательно, его набор генов составляет… да?
- В брошюре, выданной по приезде каждому из здесь присутствующих, была некая неясная формулировка. Цитирую: «ID не нуждается в воде, пище. Он идеален, за исключением одного момента.» Я осмелюсь предположить, что мои коллеги отнюдь не против узнать этот момент.
- Что ж… - небольшая пауза, - скрывать это от вас не имеет смысла. Айди действительно не нуждается ни в воде, ни в пище. Вместо этого ему ежедневно требуется кровь. Наши генетики создали вампира.
Молчание…
- В..? – начал Джоуи и не произнес страшное слово.
- Да, именно. Он употребляет около литра крови в сутки.
- Чем это вызвано? – угрюмо спросил Багров. Разумеется, угрюмо – создали идеального человека, а он оказался абсолютно не приспособленным к жизни.
- Это вызвано тем обстоятельством, что Айди никогда не сможет получить онкологические заболевания, но при этом пришлось повредить некоторые гены – в том числе и те, которые отвечают за состав крови. Айди не может вырабатывать гемоглобин. Его кровь бела, как снег, и для нормальной жизнедеятельности ему требуется чужой гемоглобин – с чужой кровью. Остальные подобные ситуации удалось разрешить, но это, увы, единственная неудача.
По конференц-залу прокатился тяжелый вздох. Каждый из присутствующих приложил свою руку к созданию Айди, и все вместе были его родителями, а он – их общим ребенком.
- Возможно будет его увидеть? – хрипловато, что называется, дал петуха, спросил японец.
- Мы понимаем ваши чувства, Окавари-сан, но… - начал ассистент.
- Ясно, - холодно ответил ученый и резко встал. Нервным быстрым шагом, чуть не срываясь на бег, пересек безмолвный зал и рванул дверь. Айди – он там!..
- Остановите его! – запоздало крикнул ассистент. Никто не двинулся. Только Багров – молодой ученый вскочил, вылетел в еще болтающуюся на петлях дверь.

- Окавари-сенсей! Окавари-сенсей, в чем дело?
- Хочу посмотреть, в каких условиях его там держат. Несмотря на всю свою «идеальность», Айди – лишь подросток. Он не стареет, и ему вечно будет семнадцать лет – но пока ему действительно семнадцать лет, если не меньше! Он сверхчеловек, но не машина.
Холодный коридор с парой окон наконец закончился.
Большая стальная дверь с краткой табличкой «ID».

Свободный пронзительно-белый зал, раза в три больше конференц-зала. Почти на весь этот за – стеклянный купол.
И в куполе на стальной скамейке – хрупкая фигурка.
Дверь закрылась перед Багровым, не пустив его внутрь.
Окавари лег ладонями на стекло.
Фигурка почувствовала его присутствие, вздрогнула и подняла глаза. Глаза большие, изумрудно зеленые, прозрачные, встрепанные длинноватые волосы, черные как вороново крыло, идеально тонкие и изящные черты лица. Длинные пушистые ресницы, правильные очертания носа и губ. И удивительно светлая, такая красивая аристократическая бледная кожа, как будто весь юноша покрыт тонким слоем фарфора.
- Добрый день, - заговорил Айди. – Кто вы?
- Я друг, не бойся. Я не причиню вреда, - торопливо ответил Окавари.
Паренек безумно красиво, аж дух захватило, улыбнулся и тут же погрустнел опять.
- Я и не боюсь, у вас очень хорошее лицо. А почему меня держат здесь? Потому что я пью кровь?
- Да, мальчик мой, из-за этого.
Лгать не имело смысла. Айди слишком совершенен, чтобы попасться на ложь.
- Я понимаю… Только вы знаете, все равно так больно, вот тут вот, - он сжал тонкими пальцами шелковую рубашку на груди, показывая, где больно. – А… а вы можете еще со мной поговорить?
- Да, Айди, конечно.

Багров привалился спиной к двери и вздохнул, протянул руку, набрал свой уникальный код. Окавари-сан сможет выйти, а вот войти никто не войдет. Даже если Багрову придется умереть. Окавари очень умен, и именно поэтому он должен поговорить с Айди.

- А небо? Какое оно? – выпалил сверхчеловек, жадно впитывая каждое слово японца.
- Небо, сынок? Оно высоко так, далеко и – веришь? – разное-разное. То серое, то голубое, а иногда даже красным бывает.
- Мне его так не хватает, - вздохнул юноша. – Я даже не знаю, какое оно, а мне его все равно не хватает. Тесно здесь. Я не хочу ничего плохого людям,, так зачем они так со мной?
- Не знаю, мальчик мой…
Какие здесь системы? Уровень 5АР? Смерть смертью, а так можно еще успеть…
- Ты знаешь, - решился Окавари. – Я тебя выпущу. Открою купол, а дальше как-нибудь…
- Но ведь не все так просто, - Айди еще и идеально проницателен. – Что вас гнетет?
- Да так, мелочь, - усмехнулся профессор и со всех сил дернул рычаг.

- Так вы, Багров, были во время того инцидента со сверхчеловеком? Когда еще не ушли из науки?
- Да, было дело…
- И что же там на самом деле произошло? Поговаривают, что Окавари с ума сошел…
- Тогда две судьбы освободились. Окавари знал, что умрет, если попробует открыть купол. Но рванул-таки, открыл…
- А сверхчеловек?
- Его звали Айди, - резко поправил Багров.
- Айди-Айди, ничего против не имею.
- Окавари не сошел с ума. Просто когда вокруг были ученые, Айди встретил единственного человека.
- А что с ним самим произошло, с Айди-то?
- Он тогда вырвался из купола, вылетел в коридор. А его окружили солдаты с автоматами. Он так растерялся. О боги, какая у него тогда боль в глаза была… Выбросился в окно.
- Вы хотели сказать – выпрыгнул?
Багров покачал головой:
- Выбросился. Покончил с собой. И знаете что? Когда он упал, вокруг брызнула его кровь. Как будто на снегу лежал… И странно: из уголка его губ вытекла тонкая струйка настоящей, алой крови.


ВОт такой у меня рассказ вышел... Я вообще много пишу, если кого зацепит - обращайтесь, всегда рада)

[SAMAEL]

Мне понравилось, на мой взгляд нуждается немного в доработке, но это только на мой вкус. Пишите ещё))))

[only a thief]

Благодарю, Самаэль) недоработки - это как деньги: сколько бы не говорили, что их нет, они есть - просто вам о них не скажут) я пишу, и очень много - но к вампирской теметике относится только этот рассказ.

[Dee]

да, мне тоже понравилось) диалоги жизненные. выкладывайте еще что-нибудь интересное)

[only a thief]

Dee, у меня на данную тематику нет больше ничего(( я могу выложить еще пару-другую рассказов, но они не вампирские, так что...

[only a thief]

Claudia, мерсибо)) сейчас посмотрим, что бы такого выложить...

[only a thief]

Чужая? Нет, что вы, какие инопланетяне? Чужая – лишняя, ненужная. А вся моя вина только в том, что я не такая, как все. Необычная.
Ну да, круто, согласна. Только не всегда. «Необычная» – не синоним «удивительной». «Необычная» – в современном мире синоним «изгою» и «прокаженной».
«Не так, не так»… Бросьте сразу все эти нелепые утешения. Это глупо. Будто никто из вас никогда не дразнил тощего пацаненка, который вместо «Властелина Колец» читал «Фауста», или ту девчонку, помните? У нее было плохое зрение, и она видела мир только через толстенные линзы. Да-да, слабым надо помогать, труляля… Слышали мы это. Но дразнили же. И издевались. Один раз даже спрятали ее очки в мужском туалете и смеялись, наблюдая, как девочка со слезами обиды и непонимания бродит по коридорам, стараясь не напороться на кого-нибудь. Как, вы не прятали? Тогда все понятно. Просто вы сами были очкариком или ботаничкой. И не смешите мои ушки, все именно так и было. А то вы не знаете законы школьников младших и средних классов. Ты не издеваешься – без проблем, издеваться будут над тобой. По той простой причине, что ты не пошел за стадом.
Но это очкарик или ботаник… А сейчас все хуже. Сейчас люди дождались того, что мир все-таки изменился. Экологическая катастрофа, конечно, что же еще? Кто-то там не поделил что-то там с кем-то там, но они-то отсидятся по своим Белым домам…
А я родилась как раз во время такой катастрофы. Все дети, которые тогда родились, не такие как все прочие, на год младше или на год старше. Они – полузвери.
Нет, дикобраза среди нас не встретить, хотя… Чаще все-таки гены мешались с домашними животными – собаками там, кошками, я даже видела двух хомячков и рыбу. Но большинство все же – это полукошки. Ну, как и я.
Ага, классно! Ничуть! Всего уши и хвост, и этого достаточно, чтобы охотиться за нами, как инквизиция за ведьмами! «Сознание этих уродов не способно полностью себя контролировать, что может понести угрозу спокойствия и здоровья мирных жителей»… И это говорили в новостях! «Уроды»… А они не уроды? Те, кто не может понять, что под кошачьими ушками есть еще и человеческий разум, а чуть ниже есть еще и сердце, способное страдать ничуть не меньше «настоящего»? Фи! «Настоящее»! Настоящее сердце не может судить о людях, да, мы такие же люди, по внешнему виду.
Меня зовут Хикари. У меня был знакомый – нормальный знакомый, хоть это сейчас и редкость, - который изучал японский, а это ведь в этой мифологии были оборотни-нэко, как раз с хвостом и пушистыми ушками. И это он назвал меня так, «Свет». Потому что я очень светлая, с белыми волосами, очень бледной кожей, с которой невозможно долго сходят синяки, и янтарно-желтыми глазами. А так имени у меня не было, сколько себя помню, все на улице была. Вроде даже на кровати ни разу не спала и за столом не ела…
А шерсть у меня черная. Зимой ношу шапку, а летом не выхожу днем на улицу. Хотя еще как посмотреть, когда опасней.
Ну вот. Такая я. Была.
А история-то простая.

Выросла я по законам улицы. Драться научилась, некрасиво, но эффективно. Коленом – по печени, встретить другим коленом нос и добить кулаками по загривку. Это так, простенькая комбинация.
Драться я умела, но… Но. Количество всегда побеждает качество.
Собственно, так я и оказалась в этом треклятом коттедже.
Как?
Я помню себя на крыше высотного дома. Помню ветер и до сих пор не могу понять, чего он мне желал. Помню тех, кто старательно пытался накинуть на меня электрошоковую сеть. Двое, ей-богу, как сейчас обоих помню.
Я не могла сдаться. Я бы тогда умерла бы от упреков собственной гордости. Ну и прыгнула… с края крыши.
Да, спрыгнула. Ну и что.
Упала по-кошачьи, на четыре лапы, все переломала. Ну и черт с ними. Вот только потеряла сознание от боли.
Не знаю, когда очнулась, но времени много прошло. Очнулась в этом самом, будь он четырежды неладен и семь раз проклят, особняке, хотя какой это особняк. Наполовину дом сумасшедших, наполовину последняя остановка покойников. И как раз где-то между этими двумя половинами и затесались рабы.
Много рабов.
И все, как я.
Только не все настолько изломанные.
Большинство уже срослись худо-бедно.
Вот с рабами я и подружилась. Хотя только я, и то про себя, называла их рабами, отчего-то минуя себя. Они называли себя Обреченными. И одновременно верили в то, что смогут оттуда сбежать.
Я помню всех: Мурашку, Иру, Сашу, Мотылька, Киджина, Юмэ, Тимура…
Я помню всех. А вот помнит ли меня кто-нибудь? И остались ли, кому помнить?
Что с нами делали? Очень просто. Ваши потомки еще попользуются нашей болью. На нас проверяли лекарства. Да, именно так: заражали, а потом лечили. Не лечится – ну и черт с ним. Мы были пушечным мясом, только без войны.
Я помню маленькую Мурашку с вечными кровавыми полосами на спине и животе. Ее чаще всего бьют за одну и ту же фразу.
Как сейчас помню.
- А кто моя мама? Она ведь придет, правда?
Ее мать спилась с горя, как узнала, что родила «чудовище». Ну да. Любой крот назовет лучик солнца чудовищем – дело вкуса. Мурашка, кстати, исключение. Она – не последствие той катастрофы, она – ее глухой больной отголосок…
Я помню Иру. Тихая, спокойная. Самая гордая из всех. Ее бьют за то, что она не позволяет себе плакать и кричать от боли. Ее подкинули в роддом, а там вырастили какие-то люди с тугим кошельком. У богатых свои причуды. Вырастили и выбросили. Как герань, честное слово. Но она не умела жаловаться. Она все держала в себе, и оттого, наверно, и говорили, что у нее разорванное сердце. Просто ни одно сердце такого не выдержит.
Я помню Сашу. Он выглядит помладше, но в душе куда старше меня. Его бьют за вечную ухмылку в значении «ну ладно, и что дальше?» Его боли не видел никто. Он как искусный актер: одел маску – и вот, готов к овациям! Только хлопали не ладони зрителей, а жесткий гибкий хлыст. И мало кто слышал тихие всхлипы из его угла. Даже я не слышу. Его родители сами сдали его сюда. Года три назад. Говорит, привык, а я не верю. Или еще сама такая наивная, или еще сама не привыкла.
Я помню Мотылька. Он умный. Его бьют за фразу «Зачем это вам?», произносимую со спокойным видом, будто ему просто интересно. Он всю жизнь рос в интернате, а после распределения попал сюда. Вроде как даже по ошибке, не знаю точно. Он часто сидел и просто держал Иру за плечо. Но ей это зачем-то было нужно… Не знаю, как он с ней управляется. Это, наверное, потому, что он умный. Он тоже плакал редко, здесь у всех слез не хватает.
Я помню Киджина. Тоже японское. Демон. Ему подходит. У него чаще были багровые подтеки на щеках. Он тоже гордый, но по-другому. Он скорее умрет, чем не повторит после очередного удара «Все равно, твари, вы меня здесь не удержите», только еще пересыпает это изощренными ругательствами. Его за это бьют. Но он неуемный, и боли уже почти не боится. Он тоже не умеет плакать, только изредка стонет в своем углу, обвиняя жизнь в общем самыми гнилыми эпитетами.
Я помню Юмэ. «Мечта». Красивое имя, ей как нельзя лучше подходит. Она и живет в мечтах, точнее, в прошлом. Ведь ее у семьи отобрали силой. У нее было детство – у единственной из всех нас, ей завидуют и одновременно радуются за нее. Ведь ее бьют за эти слова:
- На свете все равно есть люди, которые меня любят, которым я нужна. И даже если вы их убьете, это ровным счетом ничего не поменяет.
Ей проще всех. Она боль уже почти любит. Страшно звучит, но мы все хотели полюбить боль. Чтобы новый день не нес только слепую ненависть.
И, уж конечно, я помню Тимура. Мура. Он единственный обычный человек. Он пришел сюда за младшим братиком, но тот умер, а уйти Мур не смог. Только траур по брату носит – черную бандану, с такими же волосами совсем истончающую его и без того донельзя истощенное лицо. Он жив презрением. Его и бьют за это. За равнодушие. За безразличность. Только он верит, что выберется. И только он пытается помочь всем, так что на себя у него нет времени, так что он, лишь скупо морщась от страданий, зашивает свежие раны в душе суровой ниткой. И всегда улыбается. Но его улыбка не здесь.
Я даже иногда думала, что лучше бы он был не обычным человеком. Я могла бы полюбить его, но…ведь между чудовищем и человеком любви быть не может. Он всегда строит планы спасения… строил.
Я помню, как Мур вытащил меня оттуда. Он уже несколько лет выламывал стекло в окне, но оно пуленепробиваемое. Но несколько лет – не одна и не пять жалких пуль.
- Посмотри сама, Хикари, - уговаривал он, когда верил, что никто не слышит. – мы снова сможем жить!
- Но это не жизнь.
- Это больше смахивает на жизнь, чем та куча навоза, в которой мы живем.
- А остальные?
- Они боятся, Хикари. Они боятся, что их убьют.
- А ты не боишься?
- Лучше короткая смерть от пули с осознанием того, что сделано было все, чем медленная и от того не менее мучительная смерть здесь.
- Да.
Мы сбежали ночью. В нас стреляли. Я помню тот ад. Он был будто бесконечным. Выли пули, горели вечерними огнями начищенные стволы. Мы были изранены настолько, что не берусь уже ответить, кто попал, кому и куда. Кровь заливала глаза. От одежды остались лохмотья, если то, что было, можно назвать одеждой.
- Давай разделимся, - мельком шепнул Мур. – ты ведь тоже хорошо знаешь город. Встретимся часа через четыре на лавках за восьмым домом.
Я прикинула, где это, и согласилась.
Я помню, что одной было еще страшнее, хотя минуты назад казалось, что страшнее быть уже не может физически.
Я помню, как болели потянутые с непривычки мышцы. Я помню то, через что прошла, хоть воспоминания и смазываются в голове как гончарным кругом.
Я помню, что шел снег. Оседая мягкими, такими теплыми на вид пушинками.
Бежать уже тоже было больно. В ушах шумело только свое дыхание, но я смогла-таки вроде сбить преследователей со следа. Вот и лавочки.
Помню, как испугалась, когда увидела – его там нет. Потом нервно рассмеялась сама над собой, понимая, что он просто еще не подошел.
Помню, как сидела и ждала. Ушки мерзли, пальцы и ладони тоже. Да вот только это все мелочи по сравнению с тем, что было дальше.
- Привет, - сказал парень. Самый обычный, они только что здесь рядом в футбол играли.
Я бессильно кивнула.
- Дай телефон.
- Какой еще телефон?
- Мобильный дай свой, говорю.
Ну, все ясно. Неяркая жертва вымогателей – конечно же, я.
- Если бы он у меня был, я бы уже его продала и купила бы что-нибудь поесть, - хрипло отозвалась я. Даже без злобы.
Я помню, как сбоку подошел другой футболист и со всей силы ударил меня костяшками в скулу.
- Почему? – возмутилась я. Их, похоже, в общем удивил тот факт, что я живая осталась. Ан нет, вот приучили меня!
- Потому что ты чудовище. Ты отброс!
Я помню, как меня стали бить…
Я даже не успела встать с лавки. Ох. Больно… Как больно.
Давно так не было. Даже в том кошмарном месте.
Сломали руку. Почему-то текла кровь из уголков глаз. Это ж куда надо так ударить? И били, уже ногами, лежащую, на снегу…
- Ребята, подваливайте, Хикари бьют! – раскатился железными бусинами по асфальту знакомый голос. Мур? А откуда же остальные? Нет, не верю, чтобы Ирка осмелилась на побег.
Парни обернулись, и, увидев зазывно махающего куда-то назад Тимура, дали деру. Ух, как они бежали!.. Жаль только, что из-за красной пелены на глазах я не увидела этого в полной мере.
- Тимур, уже все?
- Да, - ответил он. Мне не понравился тон.
- Совсем?
- Да, совсем… Они, похоже, оторвались.
Я, пошатываясь и плача, смогла-таки подняться. Он заботливо подставил плечо.
- Почему ты со мной возишься, Мур? Тебе-то сейчас никто не мешает просто вернуться домой.
- Эээ…
- Ну чего ты мнешься? Скажи же!
- Я тебя люблю, - уронил камнем в снег юноша. Меня бросило в дрожь.
- Но ты ведь человек?! – и пальцы сами нашарили узелок банданы.
Черные. У меня точь-в-точь такие же, только поменьше и покруглее.
- Так значит…
- Да, а какая разница?
- Верно, никакой.
Я уткнулась носом в его воротник и захлюпала носом, роняя слезы. Он неловко погладил меня по голове и задумчиво начал:
- Куда же нам теперь податься? Нигде таким не ра…
Что-то брызнуло с его губ на мою щеку. Я слизнула каплю и поняла. Кровь. На его куртке тоже расплывалось осьминогом алое пятно. Нашарили, подонки!
Он упал.
Потом я помню холодный снег под щекой и мокрое тепло у груди.
Я помню все. Я помню всех. А кто будет помнить меня? Кто будет помнить Тимура?
Кто будет помнить вас?..
И еще – берегите не таких, как все. Хрупкое легче сломать.
2008 год, ноябрь.

Здесь, видите ли, еще немного проявилось то, что я увлекаюсь аниме и это сказалось на ночных видениях...

[Velour]

Печальный такой.............. аж чуть не прошибло, но оч понравилось. У меня перед глазами полноценный мульт возник) Выкладывай ещё!

[only a thief]

Claudia, Хмм... исправлю, согласна, что лучше. А насчет аниме... наверное, в этом тоже причина. Мульт? Неудивительно - это мой сон, только имена добавила и подробности...
Искренне вам завидую по поводу издевательств. Меня травили будь здоров, я помню, как ненавидела всех, это отвратительно. Я не против переименовывания темы, но вот идей по нулям. Сейчас, если не глюкнется интернет, попробую выложить еще один рассказ, на этот раз без фантастики - и почти без вымысла. Не знаю, зачем это говорю, потому что не люблю говорить об этом почти посторонним людям.

[only a thief]

Ничего особенного
Ну что сказать… В этой истории нет ничего особенного, даже сюжета толком нет. Но ведь это из жизни! Так что если нужна красивая и захватывающая книжка о приключениях, магии, роботах, пулеметах и прочем, то лучше сразу отложить этот рассказ в сторону и хорошенько порыться в библиотеке или книжном магазине. И еще – я никогда и никому не скажу, где здесь заканчивается правда и начинаются элементы моего вымысла. Только, к сожалению, последнего не особо много.
…собственно, началось это чуть больше года назад. Как бы не запутаться, а то все в голове еще смешано.
Мою жизнь это мало изменило. Куда больше этот период изменил меня саму.
Итак, я хотела рассказать об одном человеке. Мы с ним познакомились просто – у знакомой на вечеринке (причем она почему-то не помнит его сейчас). Я сидела и скучала, он подошел и тоже стал сидеть и скучать. Его звали…нет. Как его все называли, я не скажу. Пусть будет…пусть будет Алексей. Хоть ему и это имя не подходит.
Ну так вот. Мы слово за слово разговорились. Я пошутила, он пошутил, над его шуткой даже посмеялись. На следующем медляке мы танцевали вместе. Алекс оказался интересным и общительным, но дальше танца ничего не зашло – хотя бы даже потому, что я видела его в первый раз в жизни.
Второй уже был странным. Я, признаюсь, после вечеринки его вообще забыла, жила как и раньше: училась, сплетничала, болтала по телефону, шлялась по улице, много писала. Даже больше, чем обычно. Вот и дописалась – не сделала задание, хватанула пару по алгебре. Атмосферу в семье это, мягко говоря, не улучшило. Как пришла домой, так со всеми домашними разругалась вдрызг… Вдрызг до такой степени, что натянула куртку, сунула ноги в кроссовки и ушла куда глаза глядят, без ключей, без денег, без телефона. А глаза еще и не видели ничего, потому что шел дождь, и липкие капли старательно склеивали ресницы. Вот почему я не сразу поняла, что уперлась носом во что-то жестковато-теплое.
Да, он. Мне даже было все равно, что я его почти не знаю, я просто уткнулась лицом в черную колючую ткань его любимого пальто и расплакалась. Он что-то долго говорил, отвел под какую-то крышу. Странно: даже не помню первый поцелуй. Наверное, таким был, будто мы уже долго встречались. Я в тот день все-таки вернулась домой(еще и влетело за мечтательную улыбку после такой ссоры), а потом жизнь смазалась от встречи до встречи. Про себя я сильно удивлялась, но спросить так смелости и не хватило: Леша был старше меня на три года(мне было четырнадцать, ему – семнадцать лет), весьма, если не сказать очень, красив(темные волосы до середины шеи, тоже темные серые с рыжеватым отливом глаза, бледноватая, но смуглая кожа и, хоть и довольно хрупкое, но спортивное телосложение), явно интересовал стада других девчонок, и постарше и покрасивее меня. Так зачем я ему нужна была?
Что-то в нем странным было, даже настораживало немного. Недосказанная улыбка, почти феноменальная способность появляться. Об этом даже подробнее расскажу: дело в том, что его номера телефона у меня не было три месяца из тех шести, что мы встречались. Он появлялся только тогда, когда был мне необходим как воздух – то есть день не задался как по нотам, выхожу на улицу одна и почти тут же встречаю его взгляд. Это, конечно, несколько утрированно, но в общем правда. И еще – я не знала о нем ничего, кроме имени и возраста. Все. Словно молчаливое согласие, договор: он не рассказывает, я не спрашиваю.
Шести месяцев я не заметила, будто кто-то на небе нажал кнопку плеера с двумя стрелками вперед. А потом все кончилось. Нет-нет, мы не расстались. Все куда хуже…и проще.
Он перестал появляться и звонить. Сначала не обратила внимания – он ведь как кот, который гуляет сам по себе. Потом стала нервничать, набирать. Сначала ждала в мобильнике спокойный, знакомый до судороги в сердце голос, а после звонила по привычке, дышала в такт мерным и равнодушным гудкам.
Наконец ответ.
- Алло.
Нет, не тот голос! Девушка?
- Здравствуйте. Позовите, пожалуйста, Алексея к телефону.
- Он не может подойти, и сможет нескоро.
- Простите, а вы, собственно, ему кто?
- Сестра, а вы?
Слава богу, сестра. Хотя… я, если честно, не думала, что он и полгода со мной провстречается, слишком хорошо долго не бывает.
- Мм… Скажем так, он жизненно важный для меня человек.
- Ольга?
- Да. Как ты поняла?
- Он много рассказывал о тебе. И говорил точно так же, слово в слово – «жизненно важный для меня человек». Я Света.
Было такое чувство, что душу заботливо укутали теплым пледом. Нет, не пледом – черным пальто, столько раз переезжавшим на мои плечи.
- Здóрово… пожалуйста, попроси его перезвонить. Даже если он не хочет продолжить отношения, я хочу быть рядом хотя бы как друг.
- Оля, он хочет…хотел… Алексей мертв.
В сердце лопнула мышца. Пальто сдернули с души резко и безжалостно, до крови распоров ее пуговицами.
- Нам надо встретиться, - безжизненно проговорила я и уронила телефон.

Мы встречались со Светой два раза, оба почти полностью промолчали. Только оказалось, что он в соседнем городе жил, три остановки на электричке.
- Алекс через дорогу переходил с каким-то другом, вроде Сашкой. Друг ему объяснял что-то и машины не заметил, а Леша его толкнул. Автомобиль бы между ними проехал, оба выжили бы, но Сашка не понял и вроде как в шутку его на себя рванул. Он не ожидал. Вот прямо под колеса и упал…
Я молча легла на сырую и неприветливую землю могилы, только бы поближе быть. Так ни разу и не заплакала, слишком больно было. Одно дело, когда болит сердце, к этому я привыкла и очень долго с этим живу. А когда еще и легкие раздирает от потери, то вдохнуть не можешь. Это уж не в пример хуже.
Я пустая ходила. Злилась сама на себя, когда понимала, что улыбка дальше губ не проходит. Решила умереть, все приготовила – отравиться хотела. А ночью в первый и в последний раз он появился в моем сне и долго отговаривал, мол, «что ж ты, дурочка, делаешь-то!». Не отговорил.
Я все на следующий день выпила. И стала ждать, а смерти все не было. Это он все, я чувствую, что он. Злыдень…
Уверена, многие удивятся моему спокойствию. А кто-то поймет ему цену. Уже больше полугода хожу с пустым сердцем, а значит – без сердца. Тяжело об этом говорить, но теперь я знаю: влюбленность – это легкость и счастье. Любовь – это боль. Когда кричишь и не слышишь собственного крика. Я больше не полюблю.
Почти у всех есть шрамы на сердце. Это мой. Сами видите, простая история, ничего особенного.
2008 год, сентябрь.