-6-
Унылая хворь одиночества отступила с несмелой, но такой тягучей трелью птиц, что даже плешивая изморозь на обшарпанных оконных рамах не тянула хладной сыростью, точно плавилась, густо отливая золотом, подобно миллиардам маленьких рыбьих чешуек.
Был последний день января. Я оглядел скудно обставленную комнату, являющуюся нечем иным как обителью моих каждодневных дум и на секунду воссиял желанием выгрести пыль из-под кушетки и выпотрошить к чертям грязные кашпо, с иссохшими останками растений, некогда беспощадно изъеденных тлей....
Я оперся на локти и вытянулся. В залитом солнцем коридоре, плавно покачиваясь из стороны в сторону, вальсировали пылевидные снежинки. Ненароком сталкиваясь друг с другом, они тотчас расцепляли свои объятья, не в силах унять безумный танец. Мне стало дурно, и к горлу подкрался зловонный, солоноватый ком, готовый извергнуть наружу горсть запавшего мне в сердце сумрака. Несколько лет назад, растянувшихся для меня в века - я любил. Это, казалось, было так давно, что меня все чаще стали посещать мысли о бессмертии тела моего и души, некогда трепещущей. Будучи не склонным, к суицидальным порывам я продолжал жить, сосуществуя с разрастающимся осколком боли, который так отчетливо сейчас пыталось исторгнуть моё естество. В самые темные часы, переживая отвращение к окружающим меня теням, я казалось, бредил, и голос мой мерещился мне лишь откликом в этой веренице многоголосия, порывисто перетекающего в прорезавшую виски какофонию...